Гонки на выживание
Шрифт:
В кузове полицейского фургона Даниэль спросил одного из охранников, молодого парня с симпатичным лицом:
– Что теперь с нами будет?
Охранник добродушно улыбнулся ему:
– Проведете пару ночей в камере, пока вам не подыщут что-нибудь подходящее. Лагерь скорее всего.
– Лагерь? – ужаснулся Йозеф. – Концентрационный лагерь?
– Конечно, нет, герр Зильберштейн. Просто место, где вы с мальчиком сможете побыть, пока не подвернется что-нибудь более удобное.
Проходили месяцы. Некоторых перевели в рабочий лагерь, но Зильберштейны так и остались в пересыльном
– Сколько мы еще здесь пробудем? – ежедневно спрашивал Даниэль у лагерного начальства.
– Пока для вас не будет найдено подобающее место, – таков был неизменный ответ.
– Если не получите въездную визу в США или в Палестину, вы никогда отсюда не выберетесь, – сказал Йозефу один француз. – Разве что война кончится, и тогда вы сможете вернуться домой. У вас ведь есть деньги, не так ли, Зильберштейн? Почему бы вам не потребовать адвоката? Он мог бы выхлопотать визу для вас и для мальчика.
– Я не хочу покидать Швейцарию, – возразил Йозеф. – Уехав отсюда, я рискую разминуться с женой и дочерью.
– Вы же говорили, что они в Дахау! Почему вы думаете, что их оттуда выпустят?
У Йозефа возник мгновенный соблазн врезать обоими кулаками по лицу француза, но тотчас же на него напал приступ кашля, а затем его охватила уже привычная апатия, и он махнул на все рукой.
Прошел год, но обитатели лагеря этого даже не заметили.
В конце августа 1942 года Даниэль подружился в лагере с двумя мальчиками постарше. Бернгард Сигал и Эрик Мазински сказали Даниэлю, что собираются сбежать и готовы взять с собой третьего.
Даниэль с любопытством взглянул на Бернгарда.
– Каков ваш план?
– Ничего ему не рассказывай, пока он не с нами, – предупредил Эрик.
– Что скажешь, Дэнни?
Даниэль перевел взгляд с одного на другого. Бернгард был похож на первого ученика в школе и нравился ему больше, чем Эрик. Глядя на него, невозможно было поверить, что он способен разрабатывать безумные планы побега.
– Я не могу уйти, – признался он с грустью. – Мне бы очень хотелось, но это невозможно.
– Я же тебе говорил – пустой номер, – сказал Эрик.
– Но почему? – спросил Бернгард, не обращая внимания на Эрика.
– Из-за отца. Бернгард кивнул.
– Я знаю, это трудно, – кивнул Бернгард. – Если мы с Эриком сбежим, наши родители смогут утешить друг друга, а твой отец остался бы совсем один.
– Но тогда ты можешь остаться здесь навсегда, – прошипел Эрик, поминутно оглядываясь, чтобы убедиться, что их никто не слышит.
– Ты знаешь, Дэнни, он ведь прав. Рано или поздно тебе придется подумать о себе.
– Тут не о чем думать. – Даниэль плотно сжал губы.
– Не говори потом, что тебе не предлагали, – презрительно бросил Эрик.
– Мне очень жаль, – сказал Бернгард.
– Это не твоя вина, – пожал плечами Даниэль.
Они немного помолчали, потом Бернгард спросил:
– А твой папа пошел бы с нами?
– И не мечтай, – горько рассмеялся Даниэль. – Поначалу папа ненавидел лагерь даже больше, чем я сам, но теперь, по-моему, ему тут даже нравится. Он только и делает, что ждет, когда ему прикажут, что делать дальше.
– Должно быть, он тоскует по твоей матери.
Даниэль кивнул, слезы навернулись ему на глаза.
– Я тоже.
Бернгард схватил его за руку.
– Послушай моего совета, Дэнни. Не решай ничего прямо сейчас, не отказывайся бежать вместе с нами. – Он горько усмехнулся. – Мы еще не скоро отсюда удерем. Эрик любит напустить важности, но никаких реальных планов пока нет.
– Ничего не выйдет, – покачал головой Даниэль. – Мама заставила меня пообещать, что я буду заботиться об отце, а он ни за что бы ее не оставил, если бы не я. – Он выдавил из себя улыбку. – В общем-то тут тоже жить можно.
Зима в тот год выдалась холодная и мрачная, Йозеф то и дело простужался, его лихорадило, у него начался хронический бронхит. Как и многих других, его переводили в лазарет, когда повышалась температура, и заставляли спускаться вниз, как только она снижалась.
Однажды за ужином в феврале 1943 года Даниэль заметил, что картошка с капустой на тарелке его отца остались нетронутыми.
– Папа? Ты не ешь?
Лицо его отца казалось воспаленным. Он невидящим взглядом смотрел на тарелку с едой. Даниэль коснулся его руки. Она горела. Он пощупал лоб отца.
– Папа, у тебя опять жар. Давай уйдем отсюда.
Отец повернулся, словно впервые заметив Даниэля. Он покачал головой, его дряблые щеки затряслись.
– Только не в лазарет, – прошептал он, и его лицо сморщилось как у ребенка, собирающегося заплакать.
– Идем, папа.
Одной рукой Даниэль заботливо обхватил плечи отца, другой взял его под локоть. У Йозефа была такая высокая температура, что жар его тела обжигал Даниэля через одежду.
Йозеф был отправлен в больницу во Фрауэнфельде. Поскольку Даниэль был его единственным кровным родственником, на этот раз никто не протестовал против его еженедельных посещений, но сами визиты выходили мучительными. Сначала Йозеф, заболевший двусторонней пневмонией, находился в бреду, но и когда температуру сбили, его разум не стал яснее. Даниэль сидел на краю его постели, держал его за руку, разговаривал с ним, но вместо того, чтобы поговорить с сыном, Йозеф начал разговаривать с воображаемой Антонией.
Физически Йозеф поправился, но его умственное и душевное состояние продолжало неуклонно ухудшаться. В апреле он вернулся в лагерь и стал первым постоянным пациентом лазарета. Однажды Даниэль обратился к доктору и спросил, почему его отец не может спать внизу вместе с ним.
– Твоему отцу лучше оставаться в лазарете, – ответил доктор. – Ему нужен медицинский уход.
– Он поправится?
– Это возможно. Такие случаи бывали, – ответил врач, – но вряд ли состояние твоего отца когда-нибудь серьезно улучшится. – Он потрепал мальчика по плечу. – Мне очень жаль, Даниэль, но по крайней мере сейчас он вполне доволен жизнью.