Гонки
Шрифт:
Бок о бок они карабкались по бескрайней глади здания. Сотни опасностей подстерегали их - птицы, самолеты, снайперы, психи. В этом непредсказуемом городе можно было ожидать чего угодно. Далеко внизу стоял старый Пабло Стейнмец с лицом: похожим на потрескавшийся гранит.
Преодолев все опасности, они залезли наверх и стали спускаться с обратной стороны.
И тут Флейм сорвалась!
Охваченный ужасом, Бакстер смотрел, как стройная фигурка девушки летела навстречу гибели. Она умерла, упав на торчащую автомобильную антенну. Быстро спустившись, Бакстер встал возле нее на колени, обезумев от горя.
А по ту сторону стены старый Пабло неведомо как почувствовал, что произошло непоправимое. Он содрогнулся, рот его скривился в гримасе горя, а рука потянулась к бутылке.
Сильные руки подняли Бакстера. Непонимающим взглядом он смотрел на сочувственное лицо федерального чиновника из Земельной конторы.
Ему было трудно поверить, что он закончил Гонку. С полным равнодушием он услышал, как наглость и высокомерие Сент-Джона привели к беспорядкам в Бирманском квартале на 42-й улице и как Сент-Джону пришлось искать спасения в лабиринтах развалин Публичной библиотеки, откуда он никак не мог выбраться.
Но Стив Бакстер не имел привычки радоваться чужому несчастью. Самое главное - то, что он выиграл Гонку и вовремя добрался до Земельной конторы, чтобы получить в качестве приза последний оставшийся акр земли.
Но победа досталась ценой усилий и боли. И жизни молодой гангстерши.
Глава 10
Время залечивает раны, и через несколько недель Стив Бакстер уже не вспоминал о трагических событиях Гонки. Правительственный самолет доставил его вместе с семьей в городок Корморан в горах Сьерра-Невада. Из Корморана вертолет перенес их к месту нового жительства. Там семью встретил чиновник Земельной конторы, который показал Бакстерам их собственность.
Земля, обнесенная изгородью, размещалась на почти вертикальном склоне горы. Вокруг, насколько хватал глаз, тянулись такие же огороженные участки площадью в один акр. Недавно здесь добывали ископаемые, и огромные борозды тянулись, словно шрамы, по пыльной желтоватой земле. Здесь не росло ни деревца, ни травинки. Правда, как и было обещано, дом стоял - хибара, от которой вряд ли что останется после первой же грозы.
Несколько минут Бакстеры рассматривали свою собственность. Затем Адель сказала:
– О, Стив!
– Я знаю, - ответил Стив.
– Это каша земля. Стив кивнул.
– Она не слишком... привлекательная, - неуверенно сказал он.
– Привлекательная? Какая разница?
– заявила Адель.
– Она наша: Стив: и ее тут целый акр! Мы сможем на ней что-нибудь выращивать!
– Ну, может, не сразу...
– Знаю, знаю. Но мы приведем ее в порядок, что-нибудь посеем и соберем урожай! Мы будем здесь жить, правда. Стив?
Стив молчал, глядя на землю; полученную столь дорогой ценой. Его дети Томми и белокурая Амелия - играли с комками глины. Откашлявшись, федеральный чиновник сказал:
– Вы, разумеется; можете изменить свое решение.
– Что?
– спросил Стив.
– Вы можете отказаться от земли и вернуться в свою городскую квартиру. Я хочу сказать, что некоторым здесь... не очень нравится. Словно они ожидали чего-то другого.
– О нет, Стив!
– простонала жена.
– Нет, папа, нет!
– заплакали дети.
– Вернуться?
– переспросил Стив.
– Я не собираюсь возвращаться. Я просто смотрю на землю, мистер. За всю свою жизнь я не видел сразу столько земли в одном месте.
– Знаю, - мягко ответил чиновник.
– Я тут уже двадцать лет, а все никак не могу на нее насмотреться.
Стив и Адель восторженно глянули друг на друга. Чиновник потер кончик носа.
– Что ж, кажется, я вам больше не нужен, - сказал он и тихонько удалился.
Стив и Адель не отрывали глаз от своего сокровища.
– Ах, Стив!
– вымолвила наконец Адель.
– Это все наше! И ты ради нас выиграл этот приз... в одиночку!
Бакстер сжал челюсти.
– Нет, милая:
– очень тихо отозвался он; - не в одиночку. Мне помогли.
– Кто, Стив? Кто тебе помог?
– Когда-нибудь я тебе все расскажу, - ответил Бакстер.
– А сейчас... пойдем лучше в наш дом, Взявшись за руки, они вошли в хибару. За их спинами в клубах лос-анджелесского смога садилось солнце.
Трудно представить себе более счастливый конец для второй половины двадцать первого столетия.