Гонзо-журналистика в СССР
Шрифт:
Я вышел к шоссе совершенно в растерянных чувствах.
— Что с тобой? — отшатнулся Николай, который курил, сидя на капоте. — На войне побывал, что ли?
— "Буханка" мимо не проезжала? — выдавил из себя.
— Да, по трассе туда рванула, как будто немцы гонятся за ней!
До скрежета зубовного сжав челюсти, я на секунду замер. Вот она — расплата за режим одиночки! Была бы у меня команда — мы бы эту тварь... Будь ты хоть семи пядей во лбу — разорваться на десяток маленьких медвежат не получится!
— Ладно, Николай... Вези меня к таксофону, и можешь быть
— Ну садись... И никаких "на сегодня". Я больше в такую херню не ввязываюсь. Ты куда звонить-то собрался?
— Куда надо!
Усевшись на переднее сидение, я только сейчас заметил, что всё еще не снял кастеты. Коленька искоса наблюдал, как я прячу их в карманы куртки и проверяю фотоаппарат. Скорее всего — ему пришел конец, но пленка должна была уцелеть. Глянув в зеркальце заднего вида, я поморщился — рожа выглядела на пять баллов. В гроб краше кладут. Расцарапанная, с разбитой бровью... И одежда — не лучше. В таком виде по Минску рассекать — точно милиция остановит.
***
Номер замначальника УГРО, который дал мне Привалов, я зазубрил наизусть, а еще — нарисовал чернилами на отвороте куртки. Мало ли! Так что запрыгнув в телефонную будку тут же принялся вращать диск.
— Петра Петровича можно? Скажите — Белозор, который из Дубровицы звонит, дело очень-очень важное...
— Минуточку, — ответил усталый мужской голос.
Я барабанил пальцами по облупленному корпусу телефона, нервничая. Вот как быть, если те уроды вернуться к телу женщины и всё затопчут и растащат?
— Ожидайте, Петр Петрович отошел, как только вернется — сразу подойдет к телефону, — послышался звук, как будто трубку положили на стол.
Что за день сегодня такой? Я слушал шуршание в трубке и думал, что, наверное, придется звонить Привалову. А есть ли у меня 15 копеек на межгород?
Дверь телефонной будки внезапно распахнулась, и я увидел троих милиционеров.
— Здравствуйте, — сказал я, и тут же согнулся в пароксизме боли, задыхаясь и корчась.
Следующий удар прилетел по спине, а потом крепкие руки вытащили меня из будки, и болью ожгло еще и бедра. Черт, я ведь слышал — резиновых дубинок советская милиция не носила!
— Пакуй урода, Лёва! — сказал кто-то.
— Мужики, я Петру Петровичу из УГРО звонил, свяжитесь с ним, пожалуйста, он всё объяснит...
— Объяснит, — по спине снова прилетело. — Заткнись, гад!
***
Второй раз я попался. Второй раз — по собственной дурости и самонадеянности. Но если в Дубровице были солидные шансы что "разберутся", что "поймут и простят", то тут... Тут я — в чужом городе, попал в лапы человека, которого считали "Белорусским Мегрэ", а на самом деле — ему было наплевать, кого сажать. Главное — закрыть дело. Это не Соломин, не Привалов...
Удостоверение журналиста в кармане? Да они просто выбросят его в мусорку и скажут, что ничего не знали! Право одного звонка? Не, не слышали. Право на адвоката? Понятия не имею, никаких
Надежда была одна — Петру Петровичу доложат, что Белозор звонил, он скажет об этом Привалову, тот начнет искать... Не держат же они меня тут под вымышленным именем? Фамилия мелькнет. А там — как звезды сложатся. Всё зависит от уровня интеллекта Солдатовича. Даже в мое время о нем были самые противоречивые мнения: одни говорили, что он просто дуболом, мясник, другие — что выдающийся сыщик, просто беспринципный и недобросовестный. Я видел его мельком: массивное лицо с тяжелой челюстью, широкие плечи, мешки под глазами. Он сказал только:
— В холодную! — и милиционеры утащили меня прочь.
Мне было жутко интересно, как стражи порядка так лихо настигли меня в телефонной будке? Или товарищи из Нахаловки настучали кому следует, или Коленька, ухарь — других вариантов нет. И, стоит признать, я вел себя на самом деле подозрительно.
Лязгнула дверь.
— Белозор! На выход! Лицом к стене. Руки!
Малоприятная процедура, да и вообще: обстановка здесь угнетающая, конвоиры — злые, с потолка капает. А еще — столица! Даже в Дубровице с потолка не капало.
По гулкому коридору меня довели до тяжелой железной двери, один из охранников открыл ее и сказал:
— Садитесь.
Стол, два стула, маленькое окошко. День, судя по всему. Сколько времени-то прошло? Сутки? Меньше? Мне приносили несладкий чай и полбатона, воды дали вволю — очень интересная диета. А потому судить о проведенном здесь времени было сложно. Жрать хотелось неимоверно, и задница болела — набили они меня при задержании качественно.
Дверь закрыли, так что я просидел на стуле некоторое время, разглядывая обшарпанную штукатурку, серые облака в окошке и проходящие мимо него туда-сюда ботинки. Это был полуподвал, точно.
Наконец, в помещение вошел он. Солдатович! По форме одетый, в мундире советского милиционера этот знаменитый следователь смотрелся весьма представительно. Многие мужчины в мундирах смотрятся представительно. А сними мундир — что получится? На кого он был бы похож в майке-алкашке, или в строительной спецовке?
— А что вы на меня так смотрите, гражданин Белозор? — вдруг спросил он светским тоном.
— Пытаюсь понять, что вы за человек, — решил быть честным я.
— Вот как? Кажется, вы не до конца осознаете, что с вами произошло...
— Да нет, понимаю. Я заигрался.
— Та-а-а-к! А вот это мне нравится! — уселся за стол, открыл папочку и начал перебирать какие-то листы серого цвета, исписанные мелким убористым почерком. — Так что, не будете запираться? Сразу все расскажете?
— Именно это я и собираюсь сделать. Расскажу всё как есть, — скрывать-то мне особенно было нечего, разве что Тасю не хотелось в это впутывать, но к ней, по большому счету, мог привести только Николай — да и то косвенно: Раубичи, цветы... Мало ли кому я мог везти цветы в Раубичи?