Гор. Сага о Джандаре
Шрифт:
Я подумал, красива ли приближающаяся ко мне девушка, и улыбнулся про себя.
Парадоксально, что мужчины на Горе так мало думают о женщинах, как о людях равных им, но зато много думают как о лицах противоположного пола. Горийцы очень восприимчивы к красоте, она радует и согревает их сердца… Горийские женщины, как свободные, так и рабыни, хорошо знают, что просто их присутствие приносит радость мужчинам и часто пользуются этим в своих целях.
Я решил, что девушка прекрасна. В ней было что-то заставляющее так думать. Это что-то не могли скрыть ни опущенные плечи, ни
На Горе нет такого понятия, как женитьба. Здесь есть понятие дружбы и близкий друг — это больше чем муж для женщины и жена для мужчины… Удивительно, но девушка, которую покупают у родителей за золото или тарна, становится другом мужчине-покупателю, хотя с ней не советовались при сделке. Но свободная женщина сама, по доброй воле, соглашается стать другом. И часто бывает так, что господин освобождает свою рабыню, чтобы она стала его другом и пользовалась всеми привилегиями, которые доставляет это положение. Каждый может иметь бесчисленное множество рабов, но друг бывает только один. Такое отношение нелегко устанавливается, но прерывает его только смерть.
Девушка была совсем близко, но она все еще не видела меня. Ее голова была опущена. Она была одета в грубую одежду, так разительно отличающуюся от безумной роскоши пурпурных, алых, ярко-желтых шелков, которые так любят горийские девушки. Она была одета в грубую коричневую рубашку, изорванную и грязную. Все в ней говорило о нищете и отчаянии.
— Тал, — спокойно сказал я, подняв руку в приветствии и стараясь не очень ее испугать.
Она не подозревала о моем присутствии и тем не менее не очень удивилась. Очевидно, она ждала этого момента очень давно, и вот он наступил. Она подняла голову и ее глаза — прекрасные, серые, затуманенные печалью и, возможно, голодом — посмотрели на меня. Казалось, она вовсе не думает о своей судьбе, не проявляет интереса ко мне. Я подумал, что на моем месте мог быть любой другой.
Мы молча посмотрели друг на друга.
— Тал, воин, — сказала она мягким безразличным голосом.
И затем она сделала вещь, невозможную для горийки. Не говоря ни слова она откинула вуаль с лица и опустила ее на плечи. Она стояла передо мной с открытым лицом, сама открыв его. Она смотрела на меня прямо и открыто, без страха, но и не вызывающе. У нее были роскошные каштановые волосы, прекрасные серые глаза, которые оказались еще чище и красивее, когда она открыла свое прелестное лицо. Девушка оказалась очень красивой, гораздо красивее, чем я предполагал.
— Я тебе нравлюсь, — спросила она.
— Да, очень.
Я знал, что я, вероятно, первый мужчина, который видит ее лицо, кроме, разумеется членов ее семьи, если та у нее была.
— Я красива? — спросила она.
— Ты прекрасна.
Тогда она обеими руками спустила с роскошных плеч свое грубое платье, обнажив белое горло. На нем не было воротника раба. Она была свободной.
— Ты хочешь, чтобы я встала на колени перед тобой, чтобы ты мог надеть на меня воротник? —
— Нет.
— Ты хочешь видеть меня всю?
— Нет.
— Я еще не принадлежала никому. Я не знаю как и что нужно делать, но я буду делать все, что ты захочешь.
— Ты была свободна до встречи со мной, — сказал я, — ты свободна и теперь.
И тут она удивилась в первый раз.
— Ты не один из тех, — спросила она.
— Один из кого? — спросил я, мгновенно насторожившись. Ведь если по ее следу идут охотники за рабами, то могут быть большие неприятности. Может даже пролиться кровь.
— Меня преследовали четыре человека из Тарна.
— Из Тарна? — переспросил я. — Я думал, что только мужчины Тарна с почтением относятся к женщинам.
Она горько рассмеялась.
— Сейчас они не из Тарна, — ответила она.
— Они не могут привести тебя в Тарн, как рабыню. Разве татрикс не освободит тебя?
— Они не поведут меня в Тарн. Они надругаются надо мной и продадут кому-нибудь из купцов.
— Как тебя зовут?
— Вера.
— Из какого ты города?
Прежде, чем она успела ответить, если хотела это сделать, глаза ее расширились от ужаса и я повернулся. К нам шли через луг, по пояс в мокрой траве, четыре воина в шлемах с щитами и копьями. По эмблемам на щитах и голубым шлемам я узнал людей из Тарна.
— Беги! — крикнула она и повернулась, чтобы бежать.
Я удержал ее за руку. Она вся напряглась.
— А! — прошептала она, — ты держишь меня, чтобы заявить о своих правах и потребовать свою долю добычи! — и она плюнула мне в лицо.
Мне понравилась ее горячность.
— Стой спокойно! Тебе все равно не убежать.
— Я убегала от них шесть дней, — простонала девушка, — я питалась ягодами и насекомыми, спала в канавах, пряталась.
Она не смогла бы убежать, даже если бы захотела. Ноги совершенно не держали ее. Я обхватил девушку рукой и поддержал.
Воины приближались ко мне, вполне профессионально окружая со всех сторон.
Один пошел прямо ко мне, а другой солдат шел чуть сзади и левее от него. Первый в случае необходимости мог схватиться со мной и тогда второй мог ударить меня копьем. Офицер и еще один солдат шли в нескольких ярдах от них. Офицер шел сзади, чтобы руководить боем в случае, если его солдатам придется отступать, так как я окажусь не один. Он также сможет прикрыть их копьем. Я оценил мудрость этого маневра, который был выполнен быстро и безмолвно, чисто автоматически. Такое высокое военное искусство объясняло, почему Тарн все еще существовал в окружении враждебных городов, несмотря на правление женщин.
— Нам нужна женщина, — сказал офицер.
Я мягко освободился от девушки и легонько толкнул ее назад, себе за спину. Воины поняли эту перегруппировку, как мою готовность к бою.
Глаза офицера сузились.
— Я Торн, — сказал он, — капитан Тарна.
— Почему вам нужна женщина? Разве в Тарне не относятся к ним с почтением?
— Это не земля Тарна, — с тревогой в голосе ответил офицер.
— Почему я должен отдать ее вам?
— Потому что я капитан Тарна.