Гора сокровищ
Шрифт:
Местность эта в основном открытая, поскольку в высокогорье деревья не росли. Я шел и в любую минуту ожидал выстрела. Среди кустарника виднелись редкие деревья, росшие группами или поодиночке. Деревья, поднимавшиеся выше по склону, были так изуродованы ветрами, что напоминали вывороченные из земли кусты. А еще выше — только трава и голые скалы, горы со всех сторон, а над ними — небо, вечно покрытое белыми облаками.
Если человек, за которым я охочусь, не хочет, чтобы я его убил, он должен убить меня сам. Вообще-то я привык спокойно относиться к опасности, ибо я по натуре не трус. Человеку, который ожидает выстрела, лучше не волноваться. Впрочем, это удается не всякому — кому понравится быть мишенью?
Этот край столь прекрасен, что трудно смириться с мыслью о смерти. А какая тишина! Ни одного звука. Только слышно иногда, как вдалеке пролетит орел, и снова полное безмолвие.
Но даже в такой открытой местности существуют укромные местечки, и в одном из них может сидеть тот, кто хочет меня убить.
Он не сворачивал с тропы — умный человек никогда не пойдет в горах непроторенным путем. Время от времени мне встречались его следы. Ближе к вершине он пошел медленнее и пару раз останавливался, чтобы передохнуть и перевести дух.
Мой враг знал, как только рассветет, я брошусь на его поиски. Когда дело доходит до решающей схватки, я никогда не стараюсь избежать ее. У нас в Теннесси люди привыкли доводить дело до конца. Многие девушки носили за поясом револьвер, а мы, Сэкетты, начинали учиться стрельбе, можно сказать, с пеленок.
Преследуя такого опытного противника, следует быть начеку, поэтому я держал винтовку в руках, готовый в любую минуту открыть огонь.
Я миновал два небольших водоема, после чего тропа резко повернула направо. Я поехал на север и очутился в прекрасной стране, описать красоты которой у меня не хватает слов.
Я слыхал об этой стране от других. Мне рассказывал о ней Кэп Раунтри, когда мы были с ним в Валлеситос, и многие другие. Передо мной лежало ущелье Магнетик, соединявшееся с долиной Медвежьего ручья, а напротив высились горы, по форме своей напоминавшие медвежьи зубы: гора Акулий Зуб, Ленточная гора, а за ней пик Вечерняя Звезда.
Недалеко от того места, где я стоял, склон круто обрывался вниз; у подножия обрыва протекал Медвежий ручей. Я находился на высоте двенадцати тысяч футов. Спрятавшись за камни, я осмотрелся.
Над моей головой в сторону горы Акулий Зуб пролетел орел; из леса вышли лоси и двинулись по берегу ущелья на север. Кто-то спугнул их — видно было, что лоси чем-то встревожены. Они пересекли поляну и скрылись в лесу.
Может быть, их потревожил медведь или пума, они в горах достигают огромных размеров, особенно гризли. Гризли — очень крупные звери и, если их разозлить, могут быть страшными, но им скоро придет конец, поскольку они не знают страха перед охотником. Пока в эти края не пришли белые люди с огнестрельным оружием, гризли был властелином здешних мест. Он ходил где хотел, и никто не смел попадаться ему на пути. Он так и не смог привыкнуть к человеку, только со временем стал более осторожным. Но, вероятно, слишком поздно.
С того места, где я сидел, тропа вела на западный склон горы. Человек, засевший в засаде, должен был быть отличным стрелком, хорошо ориентирующимся в горах.
Я встал и двинулся по направлению к деревьям, росшим к северу от ущелья. Зайдя в лесок, я присел на корточки и прислушался.
Но до ушей моих донесся лишь свист ветра, вечного ветра, который ни на минуту не смолкает на этой высоте.
От травы исходил приятный аромат. Я взглянул на серую шершавую кору старого дерева, кое-где потрескавшуюся и отставшую от ствола. Я увидел, где кормилась пищуха, а затем перевел взгляд на залитый солнечным светом склон, но не заметил ничего подозрительного. Я повернулся в сторону группы елей, темнеющих внизу на склоне, и уже собрался было туда идти, как вдруг почувствовал страшный голод. Я встал и, вспомнив, что у меня в кармане лежит кусок вяленого мяса, сунул туда левую руку.
Я прислонил винтовку к ветке и просунул руку поглубже, чтобы достать мясо. И в эту минуту за моей спиной раздался знакомый голос:
— Наконец-то я поймал тебя, Сэкетт! Повернись и умри!
Я и так знал, что он пришел сюда не для того, чтобы спеть мне колыбельную, поэтому, поворачиваясь, выхватил свой револьвер и выстрелил.
Мой противник был вооружен винтовкой, и когда я повернулся, дуло ее смотрело мне прямо в лицо. И я сказал себе: «Ну вот, Телль Сэкетт, пришел твой конец, ты умрешь, как умер твой отец, — одинокий и затравленный». Но мой револьвер не подвел меня. Пуля полетела прямо в моего врага.
А он промазал. Он был метким стрелком, не хуже меня, но, когда на карту поставлена твоя собственная жизнь, проявляешь просто чудеса меткости.
Пуля попала ему прямо в грудь, вторая вошла туда же, словно хотела составить ей компанию.
Он не мог поверить, что промахнулся. Наверное, был слишком уверен в себе. Я стоял перед ним, высокий человек с гор Теннесси, держа в руках револьвер, и смотрел, как он умирает.
Он хотел выстрелить в меня еще раз, но первая пуля повредила ему какой-то жизненно важный орган. Может быть, она перебила позвоночник, потому что руки его, державшие винтовку, разжались, и она выпала на траву.
— Нативити Петигрю, — сказал я, — ответь мне: где ты похоронил моего отца?
Его голос звучал хрипло:
— Там, у подножия Ленточной горы, течет ручей. Недалеко от него есть холм. Ты найдешь тело отца у подножия скалы, похожей на палец, направленный в небо. Если приглядеться получше, можно заметить могилу и надпись, которую я высек своими руками.
Он забрал мое золото и поэтому должен был умереть, но убить его оказалось не так-то просто… Мне он нравился, парень, но я все же убил его и похоронил там, где он умер.
Он был тяжело ранен, у него не было сил, но он полз, чтобы убить меня. Если бы я не убил его, он убил бы меня, во мне до сих пор сидит пуля, которую он тогда всадил в меня.
Петигрю лежал, умирая, и широко открытые глаза его глядели в небо. Я не питал к нему ненависти — мы играли с ним в смертельную игру, и, когда карты были брошены на стол, выяснилось, что он проиграл. На его месте мог бы оказаться и я.
— Когда мы заберем золото, я отдам часть твоей жене. Она хорошая женщина, — сказал я ему.