Горбатая гора (сборник)
Шрифт:
— Девушка, милая…
Садившееся солнце освещало темную массу облаков — настолько темную, что они казались обуглившимися, прерию, тракторы, ее руку на плаще-дождевике. Во влажном воздухе цвета становились ярче.
— Милая, — выдохнул голос.
Отталина была одна, в небе не было видно ни одной летающей тарелки. Она застыла на месте. Она страдала с детства — от излишнего веса, от бесчувственных родителей, от того места, где жила. Возможно, она сходит с ума. Брат ее матери, Мэпстон Гипсаг, пострадав в аварии, повредился мозгами, и болезнь его проходила поэтапно — из обычного депрессирующего
Свет опустился ниже, бросая на машины тени кофейного цвета. Она не слышала ничего, кроме писка москитов и легкого дуновения ветерка, всегда возникающего в сумерках.
Ночью, слушая чужие телефонные разговоры, она подумала, что могла слышать голоса от голода, поэтому пошла на кухню и доела остатки свинины.
«Я беспокоюсь за тебя. Надеюсь, никто не попытается убить тебя».
«Не скучай без меня».
«Здесь льет, как из ведра». — «Тут тоже». — «Какой смысл оставаться здесь?»
Шли недели, но ничего не происходило, что было весьма характерно для тех мест. Но однажды Отталина снова пошла к яме с гравием.
— Здравствуй, милая. Иди же сюда, — снова заговорил старый зеленый трактор Аладдина.
Несколько лет назад эта машина убила фермера, перевернувшись в ирригационную канаву. Его звали, кажется, Морис Рамблвуд. Рамблтри, Брамблфуд, Рамблсит, Тамблфлуд? Она была тогда ребенком, но он всегда улыбался ей, спрашивал, что она готовит, а в тот роковой день угостил ее конфеткой, растаявшей у него в кармане, и разрешил надеть свои солнцезащитные очки, окрашивавшие мир в оранжевый цвет. А чуть позже он был уже мертв. Наверное, это его дух.
— Морис? Это ты?
— Нет, я — не он. Тот парень обратился в прах.
— А кто говорит?
— Подойди ближе.
Она протянула руку к решетке. В ней свили гнездо осы, и теперь, потревоженные, они пролетели сквозь прутья и напали на обидчика. Отталина смотрела на укусы.
— Это хорошо, — донесся голос из трактора. — Возьми палку и разгони их.
Но она отступила.
— Я очень боюсь, — сказала она, глядя на небо, венчающее прерию на окраине мира.
— Нет-нет, не надо бояться. Этот мир полон чудес, разве ты не знаешь? Иди сюда, садись в кабину. Сиденья до сих пор в порядке. Представь, что ты едешь по Лос-Анджелесу, — голос был хриплый, протяжный, надтреснутый, похожий на голос гангстера из кинофильма.
— Нет, — сказала она. — Мне все это не нравится. У меня и так достаточно проблем, не хочется усугублять их и садиться в кабину трактора, который вот-вот развалится.
— Ах, ты думаешь, у тебя проблемы? Посмотри на меня, милая, — я здесь в жару и в холод, по мне ползают ящерицы, во мне нет бензина, почти ничто не работает, на меня гадят птицы и садится пыль. И даже ты не хочешь побыть со мной немного.
— Уже двенадцать минут седьмого, — сказала она и пошла прочь, потирая пальцами брови. У нее были галлюцинации.
— Милая! Девушка, не уходи! — звал ее голос.
Ей хотелось знать побольше о мире, но единственной возможностью услышать хоть что-то был телефон.
«.. рога молодых бычков. Я хотел посмотреть». — «Да? А мне сказали, что ты ушел раньше
«Льет гребаный дождь». — «Не знаю, что еще сказать. Вау! Вот это молния! Вау! Слушай, мне надо освободить телефон».
«Я хочу быть с тобой, но я реалист и говорю себе: „Эй, эта женщина трахается со всеми, и какого хрена мне с этим делать?“». — «Хм, значит, только я виновата, да?»
Отталине становилось плохо, она умирала от зависти к этим склочным голосам.
Она снова пошла к яме.
— Морис Стамблбам? Забудь о нем. Выворачивал и никогда не проверял колеса, никогда не менял масло и тормозную жидкость, он никогда не думал обо мне. Он пачкал меня, не вытирал ботинки, а просто запрыгивал на сиденья, и это сводило меня с ума. Ах, не сжимай так кулаки, пойми меня правильно.
Она посмотрела вдаль и подумала, что от Рэд-Уолла люди должны держаться как можно дальше. Это не то место, куда стоило отправляться. На дальнем шоссе что-то блеснуло — какая-то туристическая машина.
— Но я убил его не поэтому.
— А почему?
— Из-за тебя, — сказал трактор. — Из-за тебя. Я спас тебя от него. Он хотел тебя.
— Если бы я хотела, — сказала она, — я бы сама себя спасла.
Во время ужина Ванета распечатала письмо Шан в розовом конверте.
— Так я и думала, — сказала она. — Я так и знала, что Тайлер обязательно проявится.
Шан писала, что Тайлер живет с ней и ее соседкой по квартире уже месяц, что он пытался найти работу по объездке диких лошадей, а пока искал, устроился работать в телефонную компанию. Он купил себе компьютер и в дневное время, похоже, занимается изучением электроники — когда она возвращается из тренажерного зала, стол обычно завален какими-то детальками, проводами и прочим. Она и ее подруга стали вегетарианками, а Тайлер ест креветок и клешни крабов — то, чего он не пробовал до тех пор, пока не попал в Лас-Вегас. Он никак не мог наесться. Шан писала, что он потратил шестьдесят пять долларов на четырехфунтовую банку креветок джамбо, приготовил их и съел в один присест.
— Ха-ха, — сказала мать, складывая письмо, — он не слишком изменился.
После ужина Отталина принялась было мыть посуду и вдруг заплакала. Ванета прижалась к ней и обняла за плечи.
— Почему ты плачешь? Никак не худеется? Пойми ты, что ты так сложена, ты должна быть большой. Моя мать была точно такой же.
— Дело не в этом, — ответила Отталина. — У меня есть подозрение, что кто-то смеется надо мной.
— Кто? Кто смеется над тобой?
— Не знаю. Кто-то. — Она показала на потолок.
— Ну, дорогая моя, позволю себе заметить, что этот Кто-то смеется над всеми. Ему нравится шутить и смеяться. Мне так кажется.
— Здесь одиноко.
— Не одиноко. Ты много и тяжело работаешь.
Отталина пошла наверх и снова прикипела к телефону.
«Пожалуйста, введите номер вашего счета. Сожалею, вы неправильно набрали номер счета, мы не можем это принять. Пожалуйста, позвоните позже».
«Почему я должна это делать?» — «Выключи его, выключи».
«Если это все, что ты, мать твою, хотел сказать, — прощай».