Горбовский
Шрифт:
Льва Семеновича трясло, он был в предвкушении того, как вот-вот унизит эту выскочку и навсегда растопчет ее самомнение. Он пробегал глазами строку за строкой и не находил ни одной ошибки. В отчаянии он обнаружил, что ему даже не к чему придраться, чтобы не выставить себя идиотом перед коллегами. Проверив работу Спицыной один раз, он не сдался, а стал проверять по-новой, подозревая, что в гневе мог что-то пропустить.
– Лев Семенович, позвольте, это неправильно. Проверять работы должны все члены комиссии, и на это отведено специальное время и место. Я требую соблюдения протокола, – сказал Зиненко, заведующий секцией генной инженерии.
Горбовский на миг обернулся к столу, за которым заседала комиссия. Этого хватило, чтобы Зиненко замолчал, стиснув зубы. Вирусолог перепроверял работу в третий раз.
– Лев Семенович, и все же, дайте же проверить остальным, – мягко попросил Пшежень.
Горбовский не реагировал. Началась какая-то сумятица, потенциальный ажиотаж. Заволновались студенты. Никто не понимал, что происходит, что на этот раз затеял Лев Семенович. Лицо у него вдруг изменилось.
– Я понял, – произнес он, оборачиваясь, – она списывала!
– Как можно было, Лев Семенович!
– Да что вы такое говорите, Лев Семенович! Ведь вы сами ходили по аудитории, наблюдая за ними.
– Списать было невозможно!
Все заговорили вразнобой. Кое-кто даже привстал от возмущения.
– Ну, это уж выходки. Помешался он, что ли?
– Лев Семенович, я требую, чтобы вы немедленно сели на свое место, отдали тест нам и спокойно дождались завершения работы других студентов, – сказал Борис Иванович.
– А я требую, чтобы она, – Горбовский показал пальцем, – ответила мне устно!
– Это не по протоколу!
– Не по правилам, Горбовский!
– А остальные студенты – как же?
Горбовский был ошарашен. Он не верил своим глазам. Как она могла ответить на все вопросы, составленные им? Как она смогла решить все задания верно? Откуда у нее такой запас знаний? Естественно, это невозможно. Следовательно, она списывала. Списывала, значит, обманывала. Вторично. Он понимал, что эту девушку могут утвердить на практику, и чтобы предотвратить эту ошибку, готов был нарушать все принятые порядки.
– Мне плевать на протокол, правила и других студентов, – процедил Горбовский.
Его ужасало, что может вот-вот случиться то, против чего он так яростно выступал все это время. И у него даже нет оснований не допустить ее, он и так уже пересекает последнюю черту субъективности. Председатель комиссии не должен так себя вести.
– Так нельзя, Лев Семенович. Вы забываетесь…
– Я проверю работы остальных! Проверю! В тесте этой девушки нет ни одной ошибки, и Я говорю вам – это невозможно честным путем. Но если вы настаиваете на обратном, тогда принимайте мои условия: три ошибки в тесте остальных – это недопуск.
Ошеломленная столь необъяснимой и острой реакцией Горбовского на происходящее, комиссия молчала. Ученые растерялись, не зная, что предпринять, чтобы побороть ярость этого урагана.
Горбовский выхватил лист Матвея, пробежал глазами, нервно рассмеялся.
– Первые же три ответа неверны. Есть ли смысл проверять дальше? – сказав это, он разорвал лист надвое и бросил на пол. – Вы свободны.
Бессонов поднялся и вышел, не сказав ни слова. Никто так и не узнал, сколько надежд он возлагал на это предприятие, и как сильно он расстроился, когда оно не удалось. Та же самая участь постигла и двух оставшихся парней – конопатого и породистого. Они тоже ушли молча, понимая, что воевать с Горбовским – себе дороже. Но, в отличие от Матвея, эти двое не расстроились неудаче, а наоборот, обрадовались тому, что этот ужас, наконец, кончился.
Глядя на все это бесчинство и ожидая исхода, Марина прониклась еще большим презрением к Горбовскому, чем ранее. «Он ненавидит людей и не дает им шанса. Сам как машина, и требует того же от остальных. Вредный самовлюбленный мерзавец. И кажется, его бесит один мой вид». И в этом приступе страха, омерзения и ненависти ей в голову пришла безумная идея.
В аудитории остались только члены комиссии (председатель стоял особняком) и дрожащая нутром Марина.
– Проверка остальных студентов лишь яснее доказывает мою правоту, – сказал Горбовский. – Итак, устный опрос решит все. Я знаю, что это не по протоколу, но я не верю ей. Пропускать в лабораторию ненадежного человека я не собираюсь. Устная беседа отбросит все мои сомнения.
Комиссия стала совещаться. Заранее все склонялись к тому, чтобы согласиться с Горбовским и дать ему ошибиться – это был однозначный способ угомонить его. Марина была абсолютно уверена, что ответит на все устные вопросы – гнев Горбовского пугал ее, но одновременно придавал сил.
– Решение председателя комиссии было рассмотрено, – сказал Борис Иванович. – Комиссия постановила: провести устный опрос по желанию самого студента. В случае отказа студент не получает допуска на летнюю практику в лабораторию, в случае соглашения и успешного прохождения студент будет допущен. Итак, Марина… Леонидовна? Да. Вы соглашаетесь действовать не по правилам, чтобы получить допуск и рекомендации комиссии?
Горбовский повернулся к парте, за которой сидела Спицына. Расправив плечи, девушка кивнула.
– Отлично, – Лев Семенович скрестил руки на груди и встал в позу, почти превратившись в камень. – Тогда, если уж мы действуем не по протоколу, покиньте помещение и оставьте нас с глазу на глаз – это мое условие как председателя комиссии.
Борис Иванович попытался запротестовать, но Горбовский осадил его:
– Прошу заметить, что не кто иной, как Вы сами, назначили меня председателем. Мое слово здесь – решающее. Так что извольте выйти, господа.
Пшежень попытался успокоить Горбовского, но тот еще больше взбесился и стал греметь мебелью. Пришлось действительно выйти всем. Спицына и Горбовский остались наедине. Стоит ли описывать, что Марина впервые в жизни испытывала такой животный, первобытный страх?
Коронным движением откинув полы халата, Горбовский сел напротив девушки. Так близко они еще никогда не находились. Марине казалось, что сама Смерть смотрит ей в лицо, и терять уже нечего. В ней проснулась запуганная наглость. Проигрывать надо так, чтобы вкус победы у победителя сделался горьким. Марина решила быть дерзкой, ведь отступать, дойдя до такого, просто глупо. Она смело и открыто посмотрела в лицо Горбовского с непреодолимым желанием довести его до предела ярости, чтобы он не сдержался и ударил ее, чтобы его уволили за это к чертовой матери.