Горбовский
Шрифт:
Гордеев знал, что Горбовский не станет вмешиваться в спор и не поможет им решить вопрос, если его основательно не достать. Но мнение Льва Семеновича, редкого специалиста, было очень важно Гордееву, поэтому он и старался всеми путями достучаться до товарища. Ему казалось, если ответить на все вопросы Горбовского, он снизойдет до их спора и рассудит, кто прав.
– Да в полном здравии твой девятьсот девятый, – раздраженно ответил Гордеев, ерзая в кресле, и добавил:
– В отличие от пятьсот третьего…
– «Rhabdoviridae»? – уточнил Горбовский.
– Он самый. Деклассифицированный «Sigma virus», штамм-19. Вакцина №217 не оправдала себя. Но я не собираюсь сдаваться.
– И в чем дело?
– Дело в денатурации белка. Антивирус должен был повысить способность организма бороться с вирионами посредством ускорения обменных процессов. Поначалу пятьсот третий обнаруживал собой выздоровление, но я не учел того, что температура его тела все это время повышалась, что разрушало белковую структуру. Я должен был обратить на это особое внимание, но я решил, что это побочное действие стороннего влияния на скорость обменных процессов. В результате иммунная система «сломалась», произошел апоптоз… В общем, организм пятьсот третьего оказался слишком слаб, чтобы это перенести.
– Жаль, – сухо заключил Горбовский и клацнул зубами.
– Я сейчас занимаюсь этим вопросом. Новая вакцина будет учитывать все недостатки предыдущей. В этот раз я инфицирую самую крепкую особь. Так что не теряйте веры – я все еще близок к прорыву.
– Не ближе, чем Лев Семенович, – усмехнулся Гаев, спустив коллегу с небес на землю.
Гордеев от такого заявления даже оторвался от окуляров микроскопа. Испепелив взглядом Гаева, который сделал вид, что не заметил этого, он произнес:
– Я понял, это так ты мстишь мне за то, что я прав по вопросу Колесника. Однако, мой дорогой друг, ты этого никогда не признаешь, но твои колкости говорят все сами за себя, – с каждым словом он все более распалялся, совсем было позабыв о статье, по поводу которой уже было столько оговорено в тот день.
– Колесник напоминает мне человека с улицы, который случайно попал в здание микробиологии и принялся там всем указывать, – парировал Гаев.
– Вы второй раз уже кормили? – вклинился Горбовский.
– Тойво кормил, он у нас сегодня как служаночка носится по лаборатории, – ответил Гордеев, и тут же, без перехода, продолжил спорить с Гаевым, – научная новизна, коллега! Все дело в новаторстве! Всех, кто его проявляет, закидывают камнями! А, между прочим, когда-то было безумием опровергать то, что Земля плоская! Не будь дикарем и признай, что рано или поздно приходят люди, которые предлагают абсолютно иной способ решения насущного вопроса, и через сто лет этих людей признают гениальными!
– Но сначала их сжигают на костре, – заметил Лев Семенович.
– Колеснику далеко до этого, – отрицал Гаев. – Он отвергает труды гениальнейших ученых, закрывает глаза на аксиомы микробиологии, ему плевать на научное наследие, на котором базируются все современные принципы…
Дальше Горбовский уже не услышал, потому что вышел в одну из трех дверей, уводящих из лаборатории, прихватив с собой личный блокнот наблюдений, и оказался в виварии. Здесь находилось множество боксов с подопытными: крысами, морскими свинками, хомяками, кроликами. Выстроены они были так, чтобы образовывать между рядами длинные узкие проходы, похожие на коридоры. Особого шума здесь не было, впрочем, как и запаха, ведь современное оснащение боксов включало в себя и звукоизоляцию, и фильтрацию воздуха. Легкой поступью Горбовский направился к той клетке, где коротала свои дни черная крыса под опытным номером 909.
Три дня назад Лев Семенович инфицировал девятьсот девятого вирусом «Lyssavirus», вызывающим бешенство, и ровно через двенадцать часов инкубации вакцинировал собственной сывороткой № 201. Особь стала медленно идти на поправку. Анализ крови показывал, что ее собственные клетки ведут активную борьбу, но истребить вирионы полностью не могут. Все осложняется тем, что даже единственный выживший вирион вновь разрастается и подчиняет себе иммунную систему всего организма. Нужна была вакцина, способная убить вредоносные частицы, пока те не сломали иммунный механизм, не убив при этом саму особь и не навредив ей. Пока что такой вакцины найдено не было.
Девятьсот девятый смирно сидел в уголке одной из пластиково-металлических камер, которые по старой советской привычке назывались клетками, хотя давно ими не являлись. Черно-красные глаза крысы казались мутными и непонимающими, немного взбешенными. Животное судорожно дышало, и отсвет встроенной в камеру лампы играл на черной гладкой шерсти. Горбовский сделал несколько записей в блокноте, затем нажал на кнопку инфракрасного сканирования особи, сверил результаты со вчерашним днем и записал их в блокнот резким непонятными почерком. Положение девятьсот девятого заметно ухудшилось. Горбовский предполагал, что минимум через пять дней в организме животного произойдет лизис, и вакцина проиграет вирусу.
– Эй, девятьсот девятый, – Лев Семенович тихонько постучал по стеклу, но крыса не обратила внимания, все так же содрогаясь, будто в ней происходило нечто, стремящееся вывернуть ее наизнанку, – держись, парень, я в тебя верю, – тихо добавил Горбовский.
Он выпрямился и захлопнул блокнот. На самом деле ему не было жалко бедное животное – на его глазах за все время, что он работал, от инфицирования погибло достаточно много живых организмов, включая людей, чтобы к этому выработался психический «иммунитет». К тому же, Лев Семенович был не того склада характера, чтобы сожалеть о закономерном итоге существа, которое изначально выращивалось для лабораторных опытов. Смерть подопытных была для него настолько же привычным и неотвратимым явлением, как ежедневный восход солнца.
Горбовского интересовало только то, насколько успешен окажется изобретенный антивирус. Ради этого он работал – вакцина. Спасать жизни миллионов ценою жизней десятков – такая оплата была приемлема для него, прагматичного и рационального ученого.
Много лет назад он пошел обучаться в институт микробиологии с одной установкой – спасать жизни людей. Это стало его установкой, его кредо, его щитом, эта цель помогла выжить ему самому. Он давно позабыл, что работает не покладая рук ради людей и только ради людей, которых в течение профессиональной деятельности отвык считать чем-то важным. Разработка вакцины и прочая работа вирусолога стала для Горбовского машинальным, автоматическим занятием, без которого не проходило и дня, без мысли о котором уже не обходилось. Если бы его сейчас спросили, зачем он этим занимается, он бы глубоко задумался и обнаружил странный парадокс. Семнадцать лет назад он поклялся себе, что отныне будет спасать людей – сейчас он занимался этим упрямо и успешно, но напрочь позабыв свою клятву, которая и привела его на поприще вирусологии.