Горбун, Или Маленький Парижанин
Шрифт:
Читатель мне может возразить. Дескать, эка невидаль – молодость. Ведь на свете нет ни одного взрослого человека, который, по меньшей мере, один раз в жизни не был бы молод. Что тут особенного? В таком случае позволю себе задать вам контр вопрос. А часто ли вы встречали зрелых молодых людей, способных опровергнуть известное изречение: «Ах, если бы молодость знала, если бы старость могла!», то есть представляющих собой некую аллегорию привезенного из-заморских стран экзотического фрукта, рядом с которым на одной ветке подчас встречаешь живой цветок. Согласитесь, что куда чаще можно увидеть двадцатилетнего
Так вот, изюминка обаяния Анри де Лагардера состояла как раз в удивительной гармонии зрелой мудрости и ни с чем несравнимой привлекательности пышущей здоровьем юности. Ростом немного выше среднего, он не обладал глыбообразными мышцами геркулеса, но все его тело было гибко и грациозно, как тому и подобает у настоящего парижанина. От рождения блондин, он понемногу начал темнеть. Голову его покрывали золотисто – белесые шелковистые кудри, тогда как ресницы и изящно ухоженные усики были пепельного цвета. Длинный острый, словно точеный, нос и тонкие губы безошибочно свидетельствовали о долгой аристократической родословной. Почти не исчезавшая с лица живая, чуть озорная улыбка нисколько не препятствовала ему держаться с достоинством, даже некоторым высокомерием, свойственным настоящему маэстро холодного оружия. Однако труднее всего описать его лицо, с безукоризненно правильными чертами и нежной, как у девушки, кожей, светившееся безмерной добротой в часы любви и способные источать испепеляющий пламень, словно Медуза – Горгона, когда он гневался. На нем была форма гвардейца легкой кавалерии его величества. Плечи покрывала немного потертая велюровая накидка с воротником, вокруг которого неплотным узлом обвивался шелковый шарф с нашивками, означавшими ранг капитана королевской гвардии.
Произведя со своими подчиненными и наемниками Пейроля рукопашную расправу, Лагардер немного раскраснелся.
– Что у вас окончательно крыша поехала, мои любезные? – с негодованием произнес он. – Обижать ребенка!
– Капитан, – начал было что-то объяснять, поднимаясь на ноги Карриг.
– Помолчи, капрал… впрочем, нет. Скажи – ка мне, кто эти мордовороты. Только точно и коротко.
Услышав вопрос капитана, Кокардас и Паспуаль поспешили к нему приблизиться, на ходу почтительно снимая шляпы. Взглянув на подошедших, Лагардер улыбнулся.
– Вот те раз! Мои наставники по фехтованию! Какая же нелегкая занесла вас так далеко от ла рю Круа де Пти Шан? – и он протянул им руку жестом монарха, милостиво позволявшего вассалам поцеловать себе кончики пальцев, что мэтр Кокардас и брат Паспуаль с упоением и проделали. Не нужно забывать, что за время, пока нынешний капитан был их учеником, они из этой руки получили немало золотых монет.
– А остальные? Некоторые лица как-будто знакомы, – продолжал Лагардер. – Ну, скажем, ты? – он указал на Штаупица.
– В Кельне… – ответил немец, опуская глаза.
– Точно; тебе удалось мне нанести один укол в плечо.
– Из двенадцати попыток, – смущенно уточнил Штаупиц.
– А – а! Мои мадридские противники! Палец в рот не клади, – вел дальше Лагардер, указывая на Сальданя и Пинто. – У вас, когда вы напару, неплохо получается.
– О! Ваша светлость, – наперебой затараторили испанцы. – Вы наверное
– Что? Вдвоем на одного? – от возмущения гасконец покраснел.
– Они хотят сказать, что с вами не встречались, – пояснил Паспуаль.
– А этот, – сказал Кокардас, указывая на Пепе Убийцу, – дал торжественную клятву в том, что обязательно с вами повстречается.
Пепе с угрюмым спокойствием выдержал взгляд Капитана. Тот не без интереса переспросил:
– Этот?
Пепе, намного шевеля губами, опустил голову.
– Что касается этих двух храбрецов, – заметил Лагардер, опять указывая на Пинто и Сальданя, – то, возможно, они в чем-то и правы, так как в Испании меня называли только по имени Анри. Тем не менее, с некоторыми из вас, господа, я наверняка уже имел удовольствие сталкиваться, – и он пальцем, словно подражая уколу рапиры, проткнул воздух, указывая на Жоёль де Жюгана. – Правда, в том бою мне пришлось действовать не рапирой, а оружием, принятым на его родине.
Жоёль де Жюган почесал свой шрам на лбу.
– Остался след; что и говорить, вы управляетесь с буковой палкой не хуже, чем со шпагой, синьор, – пробормотал он.
– Словом, тем из вас, – сказал Лагардер, – кому довелось иметь дело со мной, не повезло. Однако, здесь, сколько я заметил, ваша задача попроще, не так ли? Подойди ко мне, малыш!
Беришон охотно подчинился. Кокардас и Карриг раскрыли было рот для объяснений, но Лагардер, дав им знак молчать, обратился к мальчику.
– Ты что здесь делаешь?
– Вы – добрый, дядя, и вас я не стану обманывать, – ответил Беришон. – Я несу письмо.
– Кому?
Беришон немного замялся, снова скользнул глазами на низкое окно и наконец твердо произнес.
– Вам.
– Давай.
Вытянув из-за пояса записку, мальчик протянул ее Лагардеру, а затем, привстав на носки, шепнул ему в ухо.
– У меня есть еще другое письмо.
– Кому?
– Одной даме.
Лагардер протянул мальчику свой наполненный монетами кошелек и сказал:
– Спасибо, малыш! Теперь ступай выполнять свое дело. Никто больше тебя не тронет.
Ребенок пустился бегом и скоро скрылся за поворотом траншеи. Когда он исчез, Лагардер развернул адресованное ему письмо.
– Эй, вы, нельзя ли подальше. Я не люблю, когда в мои письма заглядывают посторонние.
Требование капитана было исполнено с завидной поспешностью.
– Прекрасно! – воскликнул Лагардер, пробежав глазами первые строчки. – Все идет, как нельзя, лучше. Для того, черт возьми, я сюда и приехал. Клянусь Небесами, этот Невер – достойный синьор!
– Невер? – в изумлении переспросили наемники.
– Что, что там говорится? – присоединились к вопросу Кокардас и Паспуаль.
Лагардер уверенным шагом направился к оставленным на лужайке столу и стульям.
– Сначала нужно промочить горло, – сказал он. – Все идет, как надо. Сейчас, если угодно, расскажу вам одну занятную историю. Садитесь – ка; мэтр Кокардас тут, а брат Паспуаль, – вот здесь. Остальные, – кто где хочет.
Гасконец и нормандец, гордые оказанной им честью, уселись по бокам своего кумира, а тот, отхлебнув большой глоток, начал свой рассказ.