Горе мертвого короля

Мурлева Жан-Клод

Кое-кого из встречных он помнил по прежним временам, но они его не узнавали.

Наконец окольными улочками он почти добрался до своей. Мостовая, стены, двери — все было прежним, ничто не изменилось. Ему стало нехорошо. Сердце так и колотилось, он шел все медленнее, как вдруг увидел впереди Бальдра Пулккинена, который как раз сворачивал за угол.

— Бальдр! — окликнул он.

Но тот не услышал.

Он кинулся вдогонку, заглянул за угол, увидел удаляющуюся фигуру.

— Бальдр!

Хромой остановился, обернулся и, моргая от бьющего в глаза солнца, пытался рассмотреть, кто это его окликнул. Потом рот его широко открылся, но он не смог произнести ни слова. Подковылял к Алексу и стиснул его в объятиях.

— О Господи! — повторял он. — О Господи Боже Ты Мой… Алекс! Живой!

— И ты живой, — сказал Алекс. — Мы оба остались живы…

— Верно, да и не мы одни, но все-таки!

Он немного отстранился, чтоб получше разглядеть друга.

— Э, в таком виде родителям лучше не показываться! Пошли!

Он потащил его переулками под гору, в рыбачий квартал, привел в какую-то комнату с низким потолком, скромную, но чистую и удобно обставленную.

— Тут я и квартирую. Садись давай, приведу тебя в божеский вид.

Он потрудился на славу. Решительно обрезал длинные космы Алекса, подровнял и причесал оставшиеся волосы, отер ему лицо и шею намыленной рукавицей, как мать своему ребенку, потом взялся за щетку и, поднимая тучи пыли, вычистил его плащ и сапоги. Слезы катились по его лицу, он давился ими и всхлипывал.

— Господи Боже Ты Мой, — повторял он, — я знал, что ты вернешься, но все равно, мне все кажется, что я стригу привидение! Как же я себя ругал, что дал вам уйти! Как же ругал, ты не представляешь!

Алекс молчал, покорно принимая эти заботы. В самом деле Бальдр предсказывал, что он вернется на Малую Землю. Он его «видел». Но он видел с ним и Лию, а вот тут-то и ошибся.

— Ну вот, — заключил Бальдр, — можно идти. Теперь ты уже не такой страшный, можешь им показаться.

Алекс, опасавшийся бесконечных расспросов, был благодарен другу за то, что тот ни о чем не спросил. Однако на обратном пути Бальдр остановился и, хмуря брови, пристально посмотрел ему в лицо.

— Алекс?

— А?

— С тобой все хорошо?

— Со мной… да, хорошо. Хотя… В общем, со мной так, как ты видишь…

Бальдр медленно, задумчиво кивнул.

— Потом расскажешь…

— Расскажу. Только на это понадобится время…

— Еще бы не понадобилось, могу себе представить! Ну вот, считай, пришли, не буду вам мешать.

Когда он ушел и Алекс остался один, с новой силой стеснила сердце тревога. И сомнение. Впору было повернуть обратно, отправиться в порт, найти подходящее судно и возвратиться на Континент, к своим скитаниям, которые уже и поисками, в сущности, не были, но с годами стали просто его жизнью. Если бы не встреча с Бальдром, он бы, наверное, так и сделал, но теперь, раз уж его здесь видели, это было невозможно.

Тревога не отпускала. Он медленно шел к своему дому. В этот час отец, несомненно, был у себя в мастерской. А мать дома, одна. Подойдя к двери, он поднял руку, чтобы постучать, и вдруг с удивлением сообразил, что до сих пор ни разу этого не делал. Кто же стучит в дверь собственного дома? Ее распахиваешь и входишь… Если только ты не пропадал восемь лет, не подавая о себе вестей.

Он вспомнил, как они с Бриско сотни раз мчались наперегонки к этой двери: —«Я первый добежал!» — «Нет, я!» — и вваливались в дом с криком и смехом. Жизнь тогда была чем-то само собой разумеющимся. И счастье тоже… А сейчас он стоит перед этой же самой дверью и боится постучать. И Бриско больше нет.

В конце концов он решился и тихо постучал тройным стуком. Он ждал. От знакомого шороха шагов по плитам пола у него перехватило дыхание.

Дверь отворилась: перед ним стояла мать. Она показалась ему моложе, чем была в его воспоминаниях. Как и раньше, светлые пряди выбивались из-под косынки. Пожалуй, она немного пополнела, но это было ей к лицу.

— Это я, мама. Я вернулся.

— Алекс… — сказала она. — Сынок…

Она не кинулась к нему с объятиями. Тихо шагнула навстречу и припала к нему движением, которое было одной только бережной нежностью, словно она боялась разбить образ вернувшегося сына, спугнуть его слишком бурным проявлением чувств.

Он обнял ее и попросил прощения. Она помотала головой:

— Мне нечего прощать…

Все страхи последних дней, все его сомнения как ветром сдуло. Они долго стояли так и плакали, потом она отстранилась, взяла его лицо в ладони, всмотрелась.

— Ты очень красивый. Есть хочешь?

Он поел хлеба с сыром, выпил стакан вина, от которого у него немного закружилась голова.

— Отец в мастерской, — сказала она. — Пойдешь к нему туда или подождешь здесь?

— Пойду.

Заглянув в окно, он увидел, что отец в мастерской не один. Подождал за дверью, пока клиент не удалился с починенной ставней под мышкой. И только тогда вошел.

Никаких восклицаний. Только крепкое объятие, и слезы, и самые простые слова:

— Сынок…

— Папа…

— Вернулся…

— Прости…

— Не за что прощать…

— Есть за что, я вам не писал…

— Главное, вернулся, теперь все хорошо…

Бьорн оставил недоделанную работу, закрыл мастерскую, и они пошли вдвоем домой, к Сельме. Шагая по улице рядом с отцом, Алекс вспомнил давно минувший день, когда они шли вот так вдвоем и искали колдунью Брит, чтобы уговорить ее отправиться выручать Бриско…

— А как Хальфред, жив? — спросил он.