Горе невинным
Шрифт:
– За Лео?
– Нет, не думаю, что она нервничает из-за Лео. Скорее из-за Хестер.
– Хестер, хм? Вы считаете, что Хестер могла совершить убийство?
– Вроде бы нет. Но натура она неуравновешенная, даже страстная.
– А Линдстрем, разумеется, знает об этой девочке гораздо больше нашего.
– Да. Есть там еще одна смугленькая полукровка, что в библиотеке работает.
– Кажется, в тот вечер ее не было дома?
– Да. Но, по-моему, она что-то знает. Возможно, даже знает преступника.
– Знает?
– Трудно сказать. Во всяком случае, она очень нервничает. Наверное, не без основания. Есть еще один парень, Мики, – продолжал Хьюш. – Его тоже дома не было, но он ездил в тот вечер на машине, без свидетелей. Говорит, будто обкатывал автомобиль, добрался до торфяников, что у Минчин-Хилл. Приходится верить ему на слово. Он мог и свернуть, подъехать к дому, убить миссис Эрджайл и быстро исчезнуть. Гвенда Воугхан кое-что добавила к своим прежним показаниям. Говорит, что мимо нее проехала машина, свернувшая на их улицу. Там находится четырнадцать домов, к любому из них могли подъехать, к какому именно, через два года никто и не вспомнит… Но не исключена возможность, что это была машина Мики.
– Для чего ему убивать свою приемную мать?
– Нам эти причины неизвестны… но кто-то о них знает.
– Кто именно?
– Все они знают, – сказал Хьюш, – но нам не рассказывают. Прикидываются незнайками.
– Дьявольское чутье у вас, Хьюш, – похвалил его майор Финней. – Кого вы думаете потрясти?
– Думаю, Линдстрем. Если взломаю ее оборонительные сооружения, то узнаю, не точила ли она сама зуб на миссис Эрджайл. И еще этого парализованного калеку, Филипа Дюранта.
– Его-то зачем?
– Хм, думаю, у него появились кое-какие соображения. Правда, он вряд ли захочет ими со мной поделиться, но, может быть, мне удастся что-нибудь из него вытянуть. Парень он сообразительный и, надо сказать, довольно глазастый. Мог заметить кое-что заслуживающее внимания.
– Пойдем, Тина, подышим воздухом.
– Воздухом? – удивилась Тина. – Холодно, Мики. – Она вздрогнула.
– Я думаю, ты не любишь свежего воздуха, Тина. Поэтому и торчишь день напролет в библиотеке.
– Зимой не грех там проторчать. – Тина улыбнулась. – Тепло, уютно.
– И ты, словно котенок, свернешься в клубочек и пригреешься у камелька. Все равно прогуляться не помешает. Пойдем, Тина. Мне нужно с тобой поговорить. И хочу набрать в легкие побольше воздуха, забыть об этом дурацком расследовании.
С ленивым изяществом Тина поднялась со своего кресла. Она и впрямь напоминала котенка, с которым ее сравнил Мики.
В прихожей она закуталась в твидовое пальто с меховым воротником, и они вместе вышли на улицу.
– Ты не наденешь пальто, Мики?
– Нет. Мне не холодно.
– Бр-р, – поежилась
– Мне недавно предложили работу в районе Персидского залива, – сказал Мики, – в одной нефтяной компании. Там требуется механик, чтобы следить за машинами.
– Ты поедешь?
– Не знаю… Какая нужда?
Они завернули за угол дома и пошли по дорожке, петляющей между деревьями, которая вела к узкой полоске пляжа у реки. На полпути к пляжу стояла укрытая от ветра беседка. Они не сразу присели на лавочку, но постояли у входа, разглядывая уходящую вдаль ленту реки.
– Красиво здесь, да? – сказал Мики.
Тина равнодушно оглядывала пейзаж.
– Да, – согласилась она, – наверное.
– Ты что, в этом не уверена? – с нежностью посмотрел на нее Мики. – Не воспринимаешь ты красоту, Тина.
– Не помню, чтобы ты когда-нибудь восторгался здешними красотами. Ты всегда злился и тосковал по Лондону.
– Не в том дело, – бросил Мики. – Здесь я не чувствую себя дома.
– Вот оно что! Мне кажется, ты вообще нигде не чувствуешь себя дома.
– Нигде не чувствую себя дома, – повторил Мики. – Скорее всего ты права, милая Тиночка, но ведь это очень страшно. Помнишь старинную песню? Кирстен ее нам напевала, про голубку. «О голубка моя, будь со мною, молю». Помнишь?
Тина покачала головой:
– Наверно, она тебе напевала, а я не помню.
– «Нет покоя душе ни средь скал, ни на море, – продолжал Мики нараспев, – лишь под сердцем твоим обретаю покой». – Он взглянул на Тину. – Наверное, так и есть.
Тина положила маленькую ладошку на его руку:
– Пойдем, Мики, присядем. От ветра укроемся. И от холода.
Он послушно вошел за нею в беседку.
– Почему ты такой несчастный? – спросила Тина.
– Девочка дорогая, ты этого не поймешь.
– Прекрасно пойму, – возразила Тина. – Почему ты не можешь забыть ее, Мики?
– Кого забыть? О ком ты говоришь?
– О твоей маме.
– Забыть ее! – с горечью произнес Мики. – Разве забудешь после такого утра… и такого допроса. Если человека убьют, его и захочешь не забудешь.
– Я не о том, – сказала Тина. – Я о твоей настоящей маме.
– Что о ней думать? Я ее видел, когда мне было шесть лет.
– Но, Мики, ты о ней думаешь, все время думаешь.
– Я разве тебе говорил об этом?
– О таких вещах не надо говорить, Мики.
Мики повернулся и ласково поглядел на нее:
– Ты такая мягкая, спокойная, словно маленькая черная кошечка. Но, думаю, у тебя есть коготки и не стоит пытаться погладить тебя против шерсти. Милый котенок! Славный котенок! – Он погладил рукав ее пальто.