Горе, Авенариус Василий Петрович

Горе

1992 г.

5.00 + -

рейтинг книги

Шрифт:

Ой, ты, Горе горемычное! Окрутило мужика ты, добра молодца. Как ни бьется бедный, как ни трудится, Никакое дело не спорится, впрок нейдет, За столом сидит он, головой поник, Думает сам думу невеселую: «Без семьи бы взял да в реку бросился, А теперь поди-кось, надевай суму Да по людям христарадничай. Хоть и есть, пожалуй, старший брат, богач, Да с богатством словно леший обошел его, Дух лукавый жадности и гордости: Не подаст тебе и корки хлеба черствого». Лишь подумал так-то, а уж старший брат Дверью стук и — в шапке на дороге стал, Головой едва кивнул хозяевам, Говорит им сам с усмешкою недоброю: «Каково, друзья, живете-можете? Завтра буду именинник я, Так уж бьем челом вам: не обидьте нас, Хлебом-солью нашим не побрезгуйте». «Благодарствуй, —

молвил младший брат в ответ. — Нам с женой и нарядиться не во что». «Да на что рядиться? — говорит богач. — Приходите так, в чем бог послал. Всей скотины-то у вас — петух да курица. Всей посуды — медный крест да пуговица, Нечем бы, кажись, пред нами чваниться!» «Погодим до завтра, — говорит бедняк. — Утро, дескать, мудренее вечера». А поутру мужу говорит жена: «Я ни шагу к брату, да и ты нейди: Богачу ведь только бы потешиться Над бездольной нашей бедностью». «Хватит духу — пусть потешится, — Муж в ответ, — а мне нельзя нейти. За греховность, видно, бог взыскал меня, Не помилует ли за смирение». Взял обулся в лапти старые, Натянул армячишко худенький, Нахлобучил шапку рваную, Потащился к имениннику на званый пир. А сидели там за скатертями бранными Все уж гости именитые, В сапогах козловых, в шубах заячьих; Угощает их хозяин сам с хозяйкою Пряником печатным, зеленым вином. Как вошел бедняк, поздравил с ангелом, У дверей скромненько в уголочек сел, Ничего-то бедному хозяева Не предложат, смотрят в сторону, Будто вовсе тут и нет его. Вот наелись гости досыта, Напились до полупьяна, Гуторя из-за стола встают, Отдают поклон хозяину с хозяюшкой. Встал и бедный в уголочке с лавочки, Поклонился им до пояса. Со двора поехали, шумят-поют; И бедняк домой поплелся, с голоду Затянул сам песню залихватскую: С именин, мол, тоже возвращаюся. Как запел — послышалось два голоса: Свой густой да чей-то тоненький; Что за диво? словно подсобляет кто! Замолчал — и тот молчит; запел опять — И опять поют два голоса. «Ой ты, Горе мое горемычное! Уж не ты ли это подсобляешь мне?» «Я, хозяин: больно полюбился мне, Ввек с тобою не расстануся». «И на том спасибо! будем вместе жить». Воротился наш мужик домой, На полатях с боку на бок вертится;

От тоски ли — ночи напролет не спит. А уж Горе шепчет на ухо: «Что, хозяин, закручинился? Ты тоску злодейку утопи в вине». «Да где денег взять-то?» — говорит мужик. «Эх ты, глупость деревенская! А армяк-то у тебя на что ж? До весны не долго: проживешь и так». И понес армяк свой добрый молодец, Прогулял до самого до вечера. Как проснулся утром, слышит: Горе охает; Знать, с похмелья тоже голова болит. «Эй, хозяин, надо бы опохмелиться нам!» «Армяка уж нету», — говорит мужик. «А телега у тебя на что ж? На колесах, чай, не станешь ездить по снегу? „Что тут делать? И телегу потащил мужик, Прогулял до самой полночи. А поутру Горе пуще охает, Подбивает снова добра молодца: „Эй, хозяин! погляди-ка: у тебя соха Даром на дворе валяется“. Поволок и соху добрый молодец, Прогулял до утра самого. Как пришла весна, спустил все дочиста. А от Горя все отбоя нет: „Эй, хозяин! что бы прогулять еще?“ „Нет, дружище, право, нечего“. „А вон в поле кем-то лошадь, вишь, оставлена: Уведем ее и сбудем с рук!“ Ничего на то он не ответствовал, У соседа заступ выпросил И пошел себе куда глаза глядят. „Ты куда, хозяин?“ — Горе вслед кричит. Он идет вперед, ни слова; в темный лес вошел, Отвалил большущий камень заступом И давай себе могилу рыть. Сзади Горе из-за плеч глядит: „Ты чего там, милый, роешься? Не проведал ли уже про клад какой?“ Усмехнулся горько добрый молодец: „А то как же? Вон червонцы так и светятся!“ „Где? Не вижу что-то…“ „Да вон там, в углу“. „Не видать“… „Ослепло, что ль, на старости? Полезай — увидишь“. Делать нечего, Опустилось Горе в яму; а мужик-то наш Сверху камнем тем и завали его. „Ну, дружище, не прогневайся! Впредь, даст бог, уже не свидимся“. Поздно Горе спохватилося, Из-под камня к молодцу взмолилося: „Ишь шутник какой! Ну, полно, выпусти!“ „Полежи маленько, — отвечал мужик, — Ты же ведь со мной шутило шуточки, Ну а долг, известно, платежом красен“. „Без меня, голубчик, ты соскучишься“. „Потерплю; авось утешуся“. И, взвалив опять на плечи заступ свой, Повернул домой он и на радостях Залился веселой песнею. Разбудила песня темный лес кругом, Понеслася дальше по лугам-полям; Да на этот раз чужого голоса Рядом с нею уж не слышалось. И скатился с плеч у молодца Будто груз какой, гора тяжелая. Как тут мимо поля братнина Проходил он, видит: поле пашется; И соха, и лошадь братнины;

Да идет-то за сохой не брат его, А какой-то человек неведомый. Только примется, кажись, за полосу — Глядь, назад другую бороздит опять. Из-под рала [1] комья так и валятся, Так и лезут сами из сырой земли; Валуны и пни корявые, Словно щепки, так и сыплются. „Ай да пахарь! исполать тебе! — Похвалил мужик работника удалого. — Как назвать, не знаю, величать тебя?“ „А зовут меня Судьбою-счастием Твоего родного брата старшего. Он баклуши бьет; а я тем временем На него без устали работаю“. „А мое куда же Счастье делося?“ „А твое вон под кустом лежит; Под кустом лежит да без просыпу спит“. „Погоди ж ты! — говорит мужик. — У меня небось еще напляшешься“. Взял он, тут же плетку знатную Срезал с дерева ракитова Да как вытянет ленивца по боку! Пробудилось Счастье, разбранилося: „Что дерешься-то, за что про что?“ „А за то, что люди добрые Землю пашут знай, в поту лица, А тебе и горя мало: растянулося, День-деньской без дела проклажаешься“. „Да коль ваше дело-то крестьянское Не по нраву мне, не по сердцу? Хоть на месте разрази сейчас — Не могу пахать, и только!“ „Что же можешь ты?“ „Торговать могу. Займись торговлею. Батраком, увидишь, не нахвалишься“. „Хорошо сказать: займись торговлею! Да на что ее вести-то, коль и гроша нет?“ „А продай домишко свой; что выручишь — В оборот пусти: вернешь сторицею“. „Так ли, ой ли?“ — „Верь не верь, как хошь“. И махнул рукой мужик, послушался: Все свое хозяйство деревенское С молотка распродал до иголочки, Перебрался в город и на выручку Торговать тихонько, помаленьку стал. Что ни купит, ни продаст — все с прибылью, Загребает денежки лопатою. Вот и дом себе построил белокаменный, Зажил в нем с семьей припеваючи. И дошла тут весть о том до брата старшего. Обуяла скрягу зависть лютая, Сам собрался в город убедиться в том, Смотрит: точно, дом в пять ярусов, В дверь взошел — хоромы барские. Облилося кровью сердце алчное, Затаил в себе он злобу тайную, Поклонился низко брату младшему, Стал расспрашивать медовым голосом: „Уж скажи-ка, братец, мне, поведай-ка, Как из нищих ты да в богачи попал?“ И поведал тот по чистой совести, Как к нему пристало Горе горемычное, Как они с ним зиму нагулялися, Как в лесу себе он начал яму рыть, Да как Горе кстати подвернулося — За него спустилось, улеглось туда. Намотал себе то на ус старший брат, Не простился даже с братом, а в телегу сел И прямым путем поехал в темный лес. „Дай-ка, — думает, — я Горе выпущу: Пусть-ка брата снова разорит дотла“. Своротил с могилы камень в сторону. Наклонился только: там ли все еще? А оно к нему уж мигом на спину. „А! — кричит, — попался! не уйдешь теперь!“ „Что ты, Горе! — завопил мужик. — Это брат ведь засадил тебя, Я тебя, напротив, выпустил. Ты ступай к злодею, разори дотла… «Рассмеялось Горе на ту речь в ответ. „Нет, любезный, не пойду к нему! Он ведь злющ, похоронил меня, Ты же добр, на волю выпустил; Ввек тебя за это не покину я“. И сдержало Горе слово: на спине его Навсегда засело крепко-накрепко; И пошло его хозяйство деревенское Вкривь и вкось: немного времени — Разорило Горе богача вконец. Так-то сказывают сказку люди старые Молодым про Горе горемычное.

Рало (орало) — соха.

1904