Шрифт:
I. ЖАТВА
Было время жатвы - как у людей, так и муравьев-земледельцев. Вся нива у подножия муравейника кишела муравьями-жнецами. Одни из них сидели на верхушках колосьев и своими острыми челюстями, как серпом, срезали стебельки спелых зерен дикого риса. Другие ждали у корней колосьев, подхватывали срезанные зерна и, тут же очистив их от пленки, уносили в склад.
Между полосами хлеба были проведены правильные дорожки, которые лучами сходились к главным воротам муравейника. По краям дорожек, на определенных дистанциях, были временные склады зерен. Срезанные зерна доставлялись жнецами от колоса только к первому складу. Отсюда другие муравьи, носильщики, перетаскивали их далее, к следующему складу. Так, от склада к складу, зерна поступали, наконец, на руки муравьев-магазинщиков, у входа в муравейник, а те относили их уже внутрь муравейника, в зимние амбары и кладовые.
Вся работа эта производилась мелкими, пепельно-черными муравьями. Но они не были хозяевами муравейника. Хозяевами были крупные, бронзово-рыжие муравьи, которые всей компанией лениво нежились на солнышке, на пологом скате муравейника. Отсюда, с вышины, им удобно было обозревать всю площадь нивы и наблюдать за чернорабочими.
Между отдыхающими рыжими хозяевами отличалась необычайною величиной и дородностью одна особа. Она, как видно, пользовалась особенным почетом, потому что возлежала на душистом коврике - розовом лепестке. То была родительница всех окружающих рыжих, мать-муравьиха.
И покой ей, точно, был нужен. Все утро пошло у нее на кладку яиц. Не десяток, не сотню и даже не тысячу яиц положила она: десять тысяч штук ровнехонько! Близкая к обмороку, выбралась она на вольный воздух, отдышаться. Благо есть целый полк опытных дядек из той же трудолюбивой породы мелких чернорабочих: из яичек они выведут личинки; свернется личинка в кокон - ждут-пождут, сколько нужно, а там выпустят из кокона уже готового, как есть, муравья. О, они знают также свое дело!
Пригретая солнышком, мать-муравьиха вздремнула было немножко. Очнувшись, она потянулась своими шестью пухлыми ножками и, щурясь от света, окинула все поле сонным взглядом.
– Это кто же там, детушки?
– с сладким зевком спросила она, кивая усом вдаль.
– Ведь это из нашей же братии, рыжих?
Она не ошиблась. Вдали, куда указывала она, среди мелких чернокожих жнецов, резко выделялся своим крупным ростом и золотисто-бронзовою шкуркой благородный рыжий муравей.
Взобравшись на верхушку колоса, он с видимым удовольствием обгрызал цветоножки зерен. Но, благодаря своему росту, своей силе, он работал втрое быстрее чернорабочих. Задними ножками он держался за стебель, передними притягивал к себе то или другое спелое зерно; притянув, начинал крутить его на цветоножке, потом разом обгрызал цветоножку, сам сдирал с зерна пленку и очищенное уже таким образом зерно бросал вниз. Приставленные к колосу чернорабочие муравьи едва поспевали поочередно относить сброшенные зерна к ближайшему складу.
– Да, это Грызун, - отвечал на вопрос муравьихи один из отдыхавших тут же рыжих муравьев.
– Зубы, знать, чешутся.
– Недаром же и назван Грызуном, заметила муравьиха.
– Чуть вышел из кокона, как дядьке своему уж руку отгрыз. Зачем? спросите-ка. Да вот так, здорово живешь. Крикните-ка его сюда.
– Грызун! а, Грызун!
– крикнули хором свитские.
Грызун, сидя на колосе, оглянулся: его требовала родная мать.
Как послушный сын, он беспрекословно спустился наземь и отправился восвояси.
– Ты что же это там делал, баловник?
– встретила его вопросом муравьиха.
– Работал, маменька, - просто отвечал Грызун, отирая потный лоб.
– Работал! Да ты знаешь ли, что значит работать? Это значит - не так вот, как ты сейчас, в зерна-мячики играть: это значит - круглый год наблюдать, чтобы семя, заготовленное на посев, не подмокло, перевертывать его, облизывать, в сухую погоду выносить на воздух. Это значит - в поте лица обрабатывать поле: прошлогоднее жнитво выгрызть, землю взрыхлить и вновь засеять, а покажутся всходы - выпалывать сорные травы, поддерживать дорожки…
– Все это я готов делать, если нужно…
– То-то вот! Хорошо, что прибавил: «если нужно». На что же у нас чернорабочие? Ты у меня, не забудь, голубчик, благородный рыжий муравей, коренной земледелец.
– Да потому-то самому, маменька, что я коренной земледелец, мне и следовало бы, кажется, служить примером пришлым чернорабочим.
Между рыжими свитскими кругом послышался сдержанный смех. Сама мать-муравьиха, несмотря на свою полноту, приподнялась на локоть.
– Хорош мальчик!
– сказала она.
– Свободный муравей-плантатор хочет служить примером, и кому же? невольникам-неграм!
– Но ведь и у людей негры уже свободны… - позволил себе возразить Грызун.
– Нашел с кем сравнивать! Когда род людской рыскал еще по дремучим лесам, питался дикими плодами и кореньями, мы, рыжие муравьи, имели уж свои благоустроенные муравейники, возделывали поля; а бурые муравьи-скотоводы завели уже свой молочный скот. Но кроме этих двух высших пород - рыжих и бурых, солнцу угодно было произвести на свет и муравьиную чернь. И в какой же цвет оно окрасило их? В черный - в цвет рабства. Как же нам было не принять этого дара неба?
– Да как-то совестно, право… - проговорил Грызун.
– Они - мелкие, слабые, работают и на себя, и на нас; а мы - крупные, сильные, сидим себе, сложа руки. На что же нам дана наша сила?
– Как на что? А как же мы добыли себе этих рабов? Силой.
Не будь я так занята в детской, клянусь солнцем, я шла бы впереди вас. Вы, рыжие дети мои, прежде всего - воины. Не забывайте этого. Воинские подвиги, воинская слава - вот ваше прямое призвание. И сам ты, сынок, не раз уже выказал свою молодецкую удаль. А после подвигов не грех и отдохнуть на лаврах.