Горец IV
Шрифт:
А вообще-то для того, чтобы счесть ведьму достойной сожжения, не требовалось многих причин.
Была ли эта магия белой или черной? Колебались люди, затрудняясь ответить. Те, кому помогала Катрин своим целительством, — склонились к первому ответу.
Но те, кому не смогла она помочь (а бывали ведь и такие)…
Впрочем, даже считавшие магию Катрин белой, не выступили бы в ее защиту. Слишком хорошо знали они, что любое колдовство должно караться. Даже если не приносит оно вреда никому, а пользу — приносит.
Говорили в старину: трем вещам
27
У всякого человека любое дело, за которое бы он ни взялся, идет полосами. Полоса — светлая, полоса — темная. Полоса удач — полоса неудач.
Если кто не замечает этого, значит — либо дело его маловажное (как ни поверни, все сносно), либо уж сам он такой невнимательный…
Вот и у Катрин, хотя мастерство ее только росло год от года, тоже пошла полоса неудач.
Сначала мор напал на коров, да и овец прихватил, а отчасти — даже лошадей. Без лошади же — не выжить в деревне.
Старалась Катрин, как могла. Но чуть ли не во всех дворах одновременно захворал скот, и захворал тяжело.
Приходилось разрываться между всеми — и в результате не каждое животное получало должную меру ухода и целебных настоек.
И многие из них околели.
А потом случилось еще худшее. Много худшее! Никогда прежде не бывало такого…
Из пяти женщин, у которых подряд принимала роды Катрин — две умерли. Наверное — и даже наверняка! — такой исход был связан с тем, что мор многократно увеличил лежащее на женщинах бремя. До последних дней, иногда
— даже до последних часов ухаживали они за больной скотиной…
Но это умозаключение также требовало умения связывать причину и следствие. А такой работы в Барха-Лох не любили.
И зароптал народ, бросая на колдунью косые взгляды.
Самое же плохое: незадолго до всех этих событий изрекла Катрин очередное пророчество. И сама ведь знала она, что лучше бы ей промолчать,
— но не дано ей было молчать в таких случаях.
Смысл этого пророчества, в общем-то, был темен для Мак-Коннехи — как и смысл предыдущих пророчеств. Да и для самой Катрин был он темен, если уж на то пошло…
Правда, нередко хайлендеры улавливали в ее речах понятные всем термины: «война», «голод»… Но такое — предсказать нетрудно! Ведь война постоянно где-нибудь да шла. Да и голод был не редким гостем. Однако сейчас — многие запомнили! — иные слова прозвучали в пророчестве. Слова эти были — «мор», «засуха» и «горе»…
Мор — он и есть мор. И засуха в это же время случилась, кстати. Правда, не слишком сильная — пожалуй, и не вспомнили бы про нее, если бы не была она предсказана заранее.
А что такое горе — это тоже всем понятно… Гибель роженицы — уж конечно, горе, не радость.
И как-то молнией осенила сразу многие головы одна и та же мысль — такая простая, такая естественная — потому что сводила она все эти события воедино.
Мысль эта заключалась в том, что не предсказывает Ведьма несчастья. Не предсказывает — а творит! Именно так!!!
Творит, ибо наслаждение для нее — мучения христиан. Или для того, чтобы разбогатеть на их бедах, получая бешеную плату за лекарские услуги. А быть может — обе эти цели преследует она одновременно!
Враз забыли односельчане, что никогда не требовала Катрин платы за лечение, хотя и не отказывалась от нее. Кто мог уплатить — платил, кто не мог — даром получал помощь…
Возможно, все же не решились бы жители Барха-Лох на то, на что они решились, если бы не еще одно обстоятельство.
Как раз в эти дни, когда колебались чаши весов, на одной из которых был слепой гнев, а на другой перемешалась благодарность за прошлое, страх мести Духов Зла, неуверенность — всего понемножку…
Как раз в это время деревенский священник получил от своего церковного начальства послание. В плотно запечатанном пакете прибыл очередной трактат преподобного Джона Нокса.
Название трактата было длинным — на половину титульного листа. Но достаточно было прочесть лишь первые его слова.
«О язычниках, колдунах и противодействующих Церкви, а также о способах, которыми надлежит поступать с ними…»
Тут уж и последние колебания отпали…
По-разному надлежит поступать с «колдунами». То есть «надлежащая» процедура все-таки едина, но поступают в действительности по-разному.
Можно совершить ордалию «Божий Суд». Например, кинуть заподозренную со связанными руками в воду — озеро, реку, колодец — неважно, лишь бы глубина была не менее трех мечей.
Если утонет — значит, невиновна. Если выплывет — значит, действительно, ведьма…
И тогда можно вывести ее за околицу и всем миром забить камнями, благо камней в горах хватает. Так, как сделали это несколько десятилетий назад со старухой Гулли из Глен-Финен.
Или вырыть могилу, столкнуть туда живой — и засыпать…
А можно и сжечь, но тоже — по-разному.
За несколько дней до того, как все случилось, Катрин заходила к сельскому кузнецу — лечить его кобылу. И увидела случайно, что кует он гвозди какой-то странной формы. Очень длинные, с необычно оттянутым жалом. И — с крестообразными головками.
Четыре гвоздя…
Перехватив ее взгляд, кузнец вдруг необычно смутился и сбросил заготовки с наковальни. Он явно опасался расспросов — именно поэтому Катрин ни о чем не спросила его.
Кобылу ту, кстати, ей удалось поставить на ноги…
Говорили в старину: оттого большинству людей не дано знать свою судьбу, что слишком мучительно это — знать, не имея сил изменить…
28
…Нет, не собирались устроители расправы организовывать для Катрин озерную купель. Это делают, когда есть сомнения. А тут никаких сомнений не было. И еще одна мысль удержала от этого жителей Барха-Лох. Мысль, почти ни у кого не поднявшаяся до уровня сознания. Но, тем не менее, понятая всеми.