Горец IV
Шрифт:
И тот, кто падал, сразу же исчезал из глаз. Будто тонул в молочно-белом озере.
А по поверхности его, гладкой и ровной — гораздо более гладкой, чем бывает поверхность любого, даже самого спокойного озера, — после каждого падения проходила рябь.
И высовывалась порой, пробив слой тумана, то рука со скрюченными в последнем движении пальцами, то чье-то окровавленное лицо — чтобы, судорожно глотнув воздуху, вновь погрузиться в белесую мглу, как если бы действительно была она озерными водами…
Словно
А застряв, — превратилась в мишень.
И где-то совсем рядом, но все же в недосягаемой дали, осталась Мак-Лаудовская пехота. Отстав от рванувшихся галопом всадников, она спешит к месту боя, выставив копья в прорези щитов и что-то крича на бегу. Но ей уже не поспеть вовремя.
(Эх, раньше бы подумать об этом тану… Но не подумал он. А вот Фархерсоны — подумали.)
Впрочем, сами ли они додумались до этого? Едва ли… Презирают горцы хитроумный расчет, искусство правильного боя, умение расставлять полки…
Это, должно быть, вон тот им подсказал — чужак в диковинном, не здешней работы, шлеме и панцире. Вот он стоит слева, держа знамя на копье, а свободной рукой указывает куда-то, отдавая распоряжения.
И, повинуясь его приказам, лучники вновь натянули тетивы, хотя обычно стрелы свистят в начале схватки — до того, как началась работа неутомимых мечей.
Неужели все совпадает до мелочей? И, значит, у всех бессмертных начало Пути одинаково?
И Конан, внутренним взором пройдя сквозь Время и Пространство, взглянул на битву с близкого расстояния. Будто сам оказался среди сражающихся.
И увидел, что все не так…
Результат — сходен, но подоплека различна. Воин в странных доспехах, принявший на себя командование после гибели тана (а Лабрайд, тан Фархерсонов, повел свою конницу навстречу атакующему клину, повел — и был втоптан в землю), — не обладал длинной линией жизни.
Любой из бессмертных чувствовал ее ауру — далекий отблеск Силы. А Конан чувствовал лучше других: иначе не остаться бы ему последним среди бессмертных…
Ронар и его братья, сидя на огромных жеребцах, высились над конной лавиной, словно сторожевые башни — над крепостной стеной. Именно по ним и хлестнул шквал стрел. Но хлестнул не разом, а поочередно.
Сперва — по самому Ронару ап Форгейму, отличимому от прочих высоким султаном перьев на шлеме.
Не прибавилось у лучников ни силы, ни меткости. Однако теперь все они били в одном направлении, на несколько ярдов в поперечнике насытив воздух ливнем стрел.
И хрипло вскрикнув, выронил тан меч и покатился по земле с оперенными черенками, торчащими из каждой щели его доспехов. Словно странная
А потом шквал ударил по второму латнику, сметая его с седла. И по третьему…
Последний из рыцарей успел оглянуться назад, на воинов своего клана. Кажется, (хотя поди узнай лицо под глухим забралом), это был Габур по прозвищу Быстрый, младший из ап Форгеймов.
Он увидел и понял все. Увидел гибель братьев; увидел, что сам он отрезан от своих вопящей стеной врагов; увидел, что проигран бой.
И уж, конечно, увидел он предсмертно обострившимся зрением трехлепестковые цветы стрел, несущиеся к нему со стороны белого квадрата вражеского знамени.
И понял, что обречен. Понял, что проигран бой…
А Дункан Мак-Лауд, волей судьбы оказавшийся ближайшим к Габуру Быстрому, увидел и понял нечто иное. Он увидел — не зрением видят такое! — как мольба, подобная воплю, вытекает сквозь узкие щели наличника последнего из латников.
Мольба не о своем спасении — а о спасении клана и чести клана.
И понял Дункан, что настало его время вести за собой.
Говорили в старину: даны тебе плечи, так неси!
6
История печет свой хлеб из слоеного теста. И много зависит от того, какие и в каком порядке лягут слои.
Немалая мудрость требуется, чтобы осознать этот, как будто совсем элементарный факт. Но когда придет понимание, — все вокруг становится ясным…
Река, по которой медленно, то и дело тыкаясь в берег или цепляясь о вязкое дно, плавает неуклюжий корабль человечества, слагается из многих ручейков. Пытаться что-то менять в главном течении — бессмысленно. Слишком велика, необорима его мощь…
Сила же, данная бессмертным, имеет свои границы. Во всяком случае, если это Сила светлая. Если же она темна…
Темноте же — нет предела. «Немеряна моя Сила!» — кричал Черный Воин, вновь придя в этот мир. И прав он был, потому что прямо восстать против его могущества — все равно, что пытаться прямым ударом изящной катаны остановить огромный эспадон.
Но приложив даже небольшое усилие в нужном месте, в нужное время…
(Как будто нет сейчас на Земле Черного Воина. Силы Зла, обильно разлитые по планете, не сошлись пока в неком едином носителе.
А если сойдутся…)
Что ж, уже дважды катана одолевала эспадон. И нет причин, чтобы ей и в третий раз не одолеть его!
Тогда было так:
Пришпорил своего коня Дункан Мак-Лауд и послал его влево — туда, к белому квадрату чужого знамени.
И рванулись следом за ним уцелевшие Мак-Лауды — напролом, топча вражескую пехоту, словно вереск.