Горечь рассвета
Шрифт:
И Марта подчинилась, как делала сотни раз до этого, потому что слишком привыкла во всём слушаться Айса.
Но у неё ещё была надежда, что всё обойдётся. Надежду Генерал не сможет у неё отнять, как отнял её волю, разум и способность сопротивляться.
Часть первая. Кровь и Пепел
I. Айс
Знаю-знаю. Я предатель.
Марта сказала как выплюнула, и эти слова болью пульсируют в голове несколько часов, прошедшие с момента, как мы расстались на опушке Леса. Я предложил разделиться, потому что только так у нас может
Сейчас, в этом догорающем Лесу, в котором уничтожено всё, и даже надежда, мне не остаётся ничего, кроме моей памяти и мыслей.
Генерал встретил каждого из нас по отдельности и, собрав всех вместе, подарил ощущение тепла, покоя и радости. Чувство дома. И пусть до этого всем нам зачастую было нечего есть и некуда идти. Да, в конце концов, если уж совсем честно, то и жить нам всем было незачем — о нас некому плакать. Но то, чем мы расплатились в итоге, оказалось слишком высокой ценой. Мы расплатились своей свободой и своими душами. Не правда ли многовато за место у костра? Даже если там тепло, сухо и о пропитании можно не заботиться.
Но сейчас костёр давно потух, нас осталось всего пятеро и во имя спасения пришлось разойтись в разные стороны — вместе нам было не выжить.
Сейчас чувствую себя героем третьесортного фильма-катастрофы, где сюжет предсказуем до последней точки, но даже если моя жизнь — всего лишь плохой сценарий, написанный чьей-то неумелой рукой, у меня всё равно не осталось другого выхода, кроме спасения любой ценой своей никчемной шкуры. В конце концов, приспосабливаться — один из моих главных талантов, а иначе давно бы уже сдох в придорожной канаве.
В голове крутятся сладкие речи Генерала, сулящие перемены, что принесёт с собой северный ветер, сносящий на своём пути всё старое и открывающий передо мной новые горизонты. И пусть для этого придётся поставить на карту абсолютно всё — что ж, на это я был согласен. В итоге всё рухнуло, и северный ветер принёс запах гари и страх, который невозможно из себя вытравить — страх быть пойманным.
Я знаю, что Генерал следит за нами, за каждым из тех, кто выжил в той мясорубке. Нам не скрыться, не спрятаться, но мы попробуем. И пусть внутри меня все выжжено Взрывом, моё сердце окончательно порвалось в клочья, но последнее, что мне осталось — надежда, что когда Генерал найдет нас, мы сможем что-то ему противопоставить. Взрыв изменил каждого из нас, показав, насколько мы глупы и ничтожны, побороться-то ещё сможем, правда?
Вера — самая большая наша ошибка. Моя фатальная ошибка. Не доверься я однажды Генералу, не пойди за ним, ничего бы не было. Но я не только уверовал в него словно в Бога, но и помог других убедить, что слова этого странного человека есть новая истина — непреложная, безоговорочная. И как следствие слепой веры — тысячи погибших.
Не знаю, выжил ли кто-то, кроме нас пятерых? Я не ясновидящий, но мне хочется верить, что кому-то ещё удалось спастись. Ведь если удалось нам, может быть, получилось и у других?
Об одном жалею: Роланд выжил тоже, хотя мне казалось, всё сделал для того, чтобы этому помешать, но эта гнида,
Я никогда никому не верил, но стоило появиться Генералу в моей жизни — человеку, который слишком многое у меня отнял, почти ничего, кроме призрачной веры не дав взамен, и я поплыл. Превратился в преданного щенка с вечно влажным носом. По сути, к этому причастен не только он, но, в самом деле, не в моих правилах чувствовать себя хоть в чём-то виноватым. Пусть самоедством занимается кто-то другой.
Не знаю, сколько времени прошло с момента нашего побега. Хотя странно надеяться, что участь можно изменить, а расправы избежать. Он всё равно нас найдёт, но пока могу бежать, меня ничто не остановит. Неважно, как много пробегу и как долго смогу это делать. Мы были его лучшими игрушками, и так просто нас никто не отпустит, но постараюсь, чтобы у него это получилось не так просто, как ему бы хотелось.
Ночной Лес мрачен, а воздух в нём удушливый и прогорклый. Под ногами хрустят кости мелких животных — после Взрыва ими усыпан не только Лес, но и земля на многие километры вокруг. Хотя, что могу знать об этом? Я, жаждущий крови Генерала и спасающий свою шкуру одновременно.
Мои ботинки, вернее то, что от них осталось, промокли насквозь. Стараюсь идти, не останавливаясь ни на миг. Впереди моя цель — Город, где можно попытаться скрыться надёжнее, надеясь, что там найдется несколько уцелевших домов, где будет хотя бы крыша над головой. Главное — добраться. В тот миг, когда я найду Город, я остановлюсь. Тогда можно будет перевести дыхание и подумать, как мне найти Генерала. Это второй пункт моего гениального плана.
У меня не осталось больше целей. И планов не осталось тоже. Единственное, что нужно мне — попасть в Город, и я попаду туда. Если не погибну, конечно, в этом, брошенном даже червяками, Лесу. А если и погибну, чёрт со мной — туда мне, значит и дорога. Как показала практика моей короткой, но насыщенной жизни — плакать за мной точно никто не станет.
II. Девушка на берегу
В разорванном мире, где вместо некогда цветущих городов теперь лишь пустота, где морские волны лениво лижут берег, сидела девушка. В её ногах, догрызая кость, лежал пёс. Чья это была кость, лучше не задумываться, поэтому девушка старалась просто, выбросив все мысли из головы, наслаждаться открывающимся перед глазами видом, впитывая тепло, которым так щедро делился с ней пёс.
За спиной высился заброшенный маяк, врезаясь в хмурое небо, но его уже некому зажечь: старый смотритель погиб во время Взрыва, и море поглотило его, как впрочем, и всех других. В этой части разрушенного по чужой прихоти мира последним пристанищем сотен ни в чем не повинных стало море. А маяк, словно немой укор, насмешка — уцелел, ослепший и оглохший от чужого горя.
Девушка старалась забыть, но разве это возможно? Память о том, как жутко кричали гибнущие, и крик их вонзался в небо тысячами смертоносных клинков, разрывая лазурную твердь. Возможно там, скрытый облаками, сидит Бог, взирающий на всё это безумие безразличным взором, но девушка не могла поверить, что небесной канцелярии может быть до такой степени безразлична судьба тысяч невинных душ.