Горечь рассвета

Манило Лина

Став постарше я начал стягивать в транспорте кошельки, аккуратно снимать с дамочек цепочки, взламывать замки в квартирах, влезать в хорошо охраняемые дома богачей. И будьте уверены, ни разу не попался. Мои помоечные соплеменники утверждали, что у меня талант и золотые руки. Да уж, понятие "золотые руки" в моей среде было несколько извращённым.

В награду за свои труды в раннем детстве я получал леденец на палочке или мороженое. Став постарше, забирал себе половину выручки. Мне жилось весьма неплохо. Но всё-таки в глубине души надеялся, что рождён явно не для этого. Мне хотелось подвигов, хотелось благородного риска, чего-то такого, о чём пишут в книгах. И пусть я ни одной книги за жизнь не прочёл, да и не было их на помойке, но о чём там пишут, знал. Потому как долгими

зимними вечерами наша братия любила собираться и слушать рассказы донны Иоланты. Старая испанка ничем не могла быть нам полезна — глаза, затянутые бельмами, вглядывались в вечную тьму, а руки дрожали беспрестанно, как в лихорадке. Но она умела рассказывать. Причём так, что все герои её долгих повествований, будто живые, бродили вокруг. В свете костра явно виделись доблестные рыцари, прекрасные дамы, злые колдуны и беззащитные младенцы, брошенные на произвол судьбы. Каждый вечер творила волшебство старая сказительница, заставляя своих благодарных слушателей то плакать, то смеяться, то в ужасе жмуриться. Казалось, протяни руку и ухватишь прекрасную принцессу за подол воздушного платья. В мире сказаний и легенд было место подвигу, и именно о подвиге я мечтал.

Поэтому в тот момент, когда Генерал нашёл меня, без раздумий бросил старую жизнь. Мне больше не нужно будет воровать, но мне дадут в руки настоящее оружие, и я пойду отстаивать Великую Цель в честном бою. Наконец моя жизнь приобретёт смысл. Смысл, которого была лишена всегда.

Мальчик, не помнящий своей семьи, не знающий, как попал на помойку. Помнящий только побои, грабежи и убийства, сможет стать кому-то нужным. Это ли не мечта?

Единственное, чего мне не хватало в новой жизни — сказок Иоланты. И я начал выдумывать свои.

Что с ней стало? Смогла ли она спастись, как удалось это нам или погибла, как все остальные? Ни о ком в этом мире я не печалился, только о ней.

Даст Провидение шанс, и я узнаю.

А пока нужно убираться из этого чёртового, уничтоженного стихией, Леса, где не осталось ничего, что ещё хоть с натяжкой, но можно назвать живым. Обугленные деревья, хрустящие под ногами кости и призраки прошлого, наполняющие округу.

Мне нужно поскорее отсюда выбраться, добраться до Города и тогда смогу передохнуть.

VII. Интермедия первая

Эргориум. Год назад

Айс бежал по полю, сжимая в руках, словно драгоценность, буханку хлеба, украденную недавно на рынке. Торговка отвлеклась всего на минуту, дабы перекинуться парой словечек с соседкой, торгующей вяленым мясом и домашними колбасами, но Айсу хватило этих нескольких мгновений. Воспользовавшись ситуацией, он схватил добычу и что есть мочи, помогая себе локтями и острыми коленками, толкаясь и распихивая всех на своём пути, начал пробираться к выходу сквозь плотную толпу покупателей. День стоял солнечный, субботний и на рынке в такие дни особенно оживлённо. А уж как расстарались продавцы! Чего тут только нет: шелка самых невообразимых расцветок, кружева, украшения из золота, серебра, бирюзы и малахита. А разнообразный ассортимент продуктовых прилавков потрясал: здесь торговали, кажется всем, чем только можно. От бубликов до свежайшей мраморной говядины.

Айс совсем не планировал что-то воровать, отправляясь утром на рынок — вором он не был. У него было несколько монет, честно заработанных тяжёлым трудом в мастерской на протяжении всей прошлой недели. Руки у него росли, откуда надо и такой работник, всегда довольный оплатой, безропотный и исполнительный, на вес золота. Но оказалось, что накануне национальная валюта стремительно рухнула вниз. Давно обещанная инфляция, наконец, обрушилась на столицу, сминая на своём пути в первую очередь как раз таких людей, как Айс — тех, о ком некому позаботиться и которым приходится в этой жизни надеяться только на себя. Поэтому заработанного накануне не хватило бы даже на дырку от бублика — не то, что на полноценный обед. Но есть хотелось нестерпимо — в животе урчало

так громко, что, казалось, слышали все люди на километры вокруг.

Оттого и пришлось стащить хлеб. Провидение свидетель — Айс не собирался подыхать голодной смертью только лишь потому, что продажное правительство снова украло всё, до чего смогли дотянуться их загребущие руки.

Торговка мгновенно заметила, что лишилась лучшей буханки — выставочного образца и теперь красота витрины, над которой она трудилась битый час, была безвозвратно потеряна. Чего ей было больше жалко — потерянных денег или убитого времени — не понятно, но вой о пропаже баба подняла знатный.

— Держите его! Мерзкий мальчишка, крысеныш, украл мой хлеб! Караул, произвол! — орала так, будто Айс стащил у неё не буханку, а наследного принца в день коронации.

Раздались крики, оживление овладело толпой, и беглец почувствовал, что люди, до этого не обращавшие на оборванца ни малейшего внимания, напряглись. Айс ощутил, как кольцо ещё секунду назад безразличной толпы сжимается вокруг него.

Неожиданно кто-то схватил его за рубашку, но Айс не стал оборачиваться, чтобы посмотреть, кто пытается его удержать, потому что всеми силами стремился оторваться от погони и, спрятавшись от посторонних глаз, съесть наконец с таким трудом добытую снедь. Он мчался вперед, но тот, кто уцепился за одежду, не давал сбежать — настолько цепкой была хватка. Айс почувствовал себя в ловушке, и панический страх сковал его, а мысли неслись в голове с бешеной скоростью. Надо выбираться, но как? Айс резко дёрнулся, пытаясь высвободиться, ветхая ткань натянулась, словно парус и, рванувшись изо всех сил, он почувствовал долгожданную свободу. Лёгкий летний ветерок холодил обнажённую спину — ткань все-таки не выдержала и разорвалась.

Нырнув в толпу, редеющую с каждым метром — всё-таки время уже близилось к полудню, солнце стояло высоко, и нестерпимая жара заставляла людей искать спасительную прохладу в стенах своих домов — Айс со всех ног рванул к выходу.

Оказавшись за воротами и свернув немного вправо, минуя мощеную дорогу, по которой попадали на рынок горожане, он оказался в поле. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы понимать: точно знал, сыновья той самой торговки — такие же жадные, как и их мамаша — не упустят шанса догнать его и выпустить все кишки из наглого грабителя. Но Айс был молод, стремителен и даже, несмотря на голодные спазмы и лёгкое головокружение, бежал быстро и легко, чего не скажешь о тех, кто организовал на него погоню.

— Стой, твою мать! Догоню — ноги вырву! — задыхаясь, орал преследователь. — Ты меня ещё плохо знаешь, мелкий уродец!

— Пошёл ты, жадная скотина! — Айс обернулся и с облегчением заметил, что из трёх догоняющих самым упорным оказался лишь один. Это вселяло надежду, что скоро и этот не выдержит. — Тебя мама не учила, что нужно быть добрее? Хотя куда там, твоя мамаша не знает, что такое милосердие и тебя таким же вырастила.

Не замедляя бега, не обращая внимания на горящие огнём икры, Айс откусил от буханки кусочек. Даже самый голодный во Вселенной человек, согласный на что угодно, лишь бы забить желудок, понял бы, что этот хлеб, несмотря на всю свою внешнюю красоту, не стоил того, чтобы так гоняться за вором. Посредственный хлеб, ничего не скажешь. Чувствовалось, торговка не щедрой рукой делала тесто. И явно на воде. Жадность была её движущей силой, равно как голод толкнул парня на воровство.

Непонятно, сколько ещё времени длилась бы погоня, но вдруг Айс наскочил на человека.

— Стоять, кому сказал! — послышался голос. — Куда бежишь?

Айсу было не до разговоров — нужно поскорее найти укромное место, где можно просто посидеть, вытянув онемевшие от бега ноги и съесть наконец спокойно кусок хлеба. Но незнакомец возвышался над ним, словно скала, внушительный и властный. Такому человеку нельзя не ответить. Страшно такому не отвечать.

— Пропустите меня, пожалуйста. — Айс чуть не плакал, но показать слабость при незнакомце было выше его сил, поэтому он стиснул зубы, чтобы задушить рвущиеся на свободу эмоции и шальные слова. — Если он меня догонит, то изобьет, а я не хочу. Отпустите.