Гори, гори ясно
Шрифт:
Поэтому в жалостливую историю о том, как мертвую деву при жизни задирали за нефотогеничную наружность сверстницы, не особо вслушивался. Фон, он и есть фон. Лягушка квакает — фон, ветви на ветру шумят — фон, русалка хнычет — тоже фон.
Другое дело, если бы она мне о порядках не-жизни поведать решила. Но нет, нытье, обиды и жалобы на вселенскую несправедливость относились к тому периоду, когда дева еще дышала. О своем отношении к нытью я уже сказал.
А Миха, как на зло, не торопился.
«Только за смертью посылать», —
Внимание к рассказу я даже не пытался изобразить. Зачем? Хватит и того, что спросил. И мыслями был далеко... Ладно, не очень-то и далеко, поблизости я был, там, где оставил у деревца Вадика.
Словом, момент, когда дева перешла от жалоб на разнообразные (и порой безобразные, кое-что ухо выхватывало из монолога) издевки к тому, как поквиталась с обидчицами, я упустил. Прохлопал и то, как девица, вполне живая тогда, сговорилась с некими отморозками о встрече. И как так вышло, что вместе с одной из обидчиц они общей дорогой шли в позднее время — это я тоже прослушал.
Так или иначе, на другой день в школу та, другая девушка, не пришла. Тело пережило встречу с компанией обдолбанных ублюдков, а разум не выдержал.
«Уродинка поди успела столько за свою недолгую натворить, что иному рецидивисту и не снилось»...
Тут я начал вслушиваться.
Вторую обидчицу дева наказала своими руками. И крепкой леской. Встретила в арке после занятий танцами (занималась не убийца, а жертва, поэтому-то и возвращалась домой по темноте) перед двором-колодцем, накинула со спины самодельную удавку и стянула покрепче.
Потом — и это русалку особенно печалило — ей долго не предоставлялось удобного случая для мести. До летнего пригожего денька и приглашения на дачу от еще одной соученицы. У той был день рождения, и позвала она на отмечание весь класс. На выходные, с ночевкой.
— Эта была хуже всех, — сочились ядом и водою губы озерной девы. — Притворялась добренькой. Домашку мне давала списывать. Вступалась, красовалась: гляньте, какая я хорошая, дружелюбная. Кот Леопольд в юбке, тьфу!
С предыдущими трагедиями никто будущую русалку не связал, поэтому, надо полагать, ей чутка сорвало крышечку. От безнаказанности. Добрую соседку по парте дева ясным днем попыталась утопить — в этом самом озере, когда они кучно пошли купаться.
Что-то пошло не так. Ногу уродинки свело судорогой, и очнулась (не уверен, что тут уместно это слово) она уже в новом, неживом статусе.
Соседка по парте из озера выплыла, подняла на поиски пропавшей уродинки взрослых.
— Неделю ходили, тину баламутили, — сморщила нос утопленница. — И дура эта бегала, орала, пока голос не сорвала. А после моду взяла: каждый год в один и тот же день ромашковый венок в воду швыряет. Вот бы утянуть ее, да нельзя.
— Нельзя? — удивился вполне искренне. — Почему?
Русалка глянула на меня искоса.
— Не твое дело, нос не суй, — подбоченилась. — Впрочем, давай так: я скажу, почему нельзя, а ты мне тельце? Заметь, не твое прошу тело, чужое.
— Забудь, — рявкнул я. — Пристала, как пиявка.
— Едь домой, — появление Смерти за спиной вновь прошло для меня незамеченным. — Кина не будет.
По воде пошли круги. Русалка скрылась из виду: то ли с Михой общаться не желала, то ли к своим за силовой поддержкой отправилась. Или любой другой вариант — это же совершенно непредсказуемое существо.
— Это как? — отвернулся от озера, уставился с непониманием на Миху.
Тот был — извиняюсь за тавтологию — бледен, как смерть.
— Наш коллега не отвечает на призыв, — Удовеня, видимо, прочел по моему лицу, что яснее мне не стало. — Абонент вне зоны доступа. Как тебе еще объяснить?
— Словами? — предложил я.
Миха вздохнул.
— Ты ничего не должен мне, так как работа не исполнена, — он вздохнул снова, с усилием (как мне показалось) выдавливая из легких воздух. — На том разойдемся. До Вадика не дозваться. Где он сейчас: пьет ли беленькую в мирном посмертии, отдает ли долг какой, мне не ведомо.
— Совсем без вариантов? — стало паршиво мне от осознания: шанс докопаться до кусочка мозаики, до проблеска истины — ускользнул из рук. — Вообще-вообще?
— Для меня — совсем, вообще, — мой коллега чуть заметно поморщился. — Может, Ходящий близ Смерти смог бы... Только эти товарищи, которые не всем товарищи, редки. И себе на уме. Не особо сговорчивы.
В моем личном «каталоге небывальщины» добавилась новая строка.
— И что это за фрукты такие? — решил уточнить, «расписать» поподробней графу.
— Ведьмаки, — лаконично ответил Смерть.
И остановился, не раскрыв тему.
— И?.. — сделал вопросительное лицо я.
— И спать иди, — устало откликнулся Миха. — Ненавижу лекции.
«Это он повторяется», — подумал, глядя в спину удаляющемуся коллеге.
Потом добавил к мыслям много непечатных слов. Пнул валун. Как Удовеня ненавидит лекции, так я ненавижу оказываться в тупике. В бессилии повлиять на ситуацию. Лучше сойтись в неравной схватке с превосходящим по силе соперником, чем вот так утыкаться в стену.
Аж кулаки зачесались.
Над водичкой пронесся тихий ехидный смех.
Зуд в кулаках усилился.
«Какой замечательный день», — сказал я немного другими словами. А после набрал Сергея Крылова.
Раз уж так обернулось, стоило закончить дело более-менее правильно.
«Какой замечательный день», — повторил сотрудник органов вслед за мной, внимательно выслушав мои откровения о чудесно проведенном утре. Тоже немножко другими словами.
Крылова пришлось встретить, а перед тем пройтись, разведать окрестности. Сергей приехал на знакомом мне «уазике». Взвинченный, дерганный, помятый — не «уазик», оперативник.