Гори, гори ясно
Шрифт:
— Ага, котик, — согласился. — Непослушный, выскочил вот. Попей, ладно?
Сам же вопросительно уставился на шерстистого. Тот махнул хвостом и потрусил к нашей двери.
— Нагулялся? — сказал сурово, глядя на Катю. — Еще чуть-чуть потерпи, пожалуйста. Я его домой загоню и вернусь.
И отправился выслушивать вердикт главного по вынюхиванию. На секунду перед глазами встала картинка из деревенских впечатлений, как Кирилл подхватывает на руки Лидию и уносит на руках от неясной и явной одновременно угрозы.
Мы
— Что почуял? — стоило двери захлопнуться за моей спиной, спросил у Кошара.
Чужая-то она мне чужая, но я уже вписался в происходящее. И оно, происходящее это, не нравилось мне с каждой минутой все больше.
— Цапнули девку, как пить дать, — хлопнул хвостярой шерстистый. — Мертвячиной-вурдалачиной от ней несет. И ты бы с ними, погаными, не водился. А еще...
Что-то стукнуло и покатилось по полу в кухне.
— Не в дому, не в дому, не в парадной, — зачастил Мал Тихомирыч еще до того, как выскочил в прихожую. — В парадную Катерина такой уже вошла... Маломощной да малокровной. То не у нас, то где-то...
— Уходила с вечера она нормально? — перебил парадника.
Про то, что соседка играет где-то по ночам, я помнил.
— Не испитой утопала, верно, — подтвердил Мал Тихомирыч. — Токмо горячку не пори, а? Ты, Андрей, в дела вурдалачьи не лез бы, а не то...
Не дослушал. Выскочил за дверь.
«О, он не бьет фужеры», — спокойный голос Бартош зазвучал в ушах, как вживую.
«Фужер должен быть со стучащим моторчиком, клять», — а это уже голос Шпалы.
И зрелище упыриной лежки перед глазами...
Сколь малое отделяет «неразбитый фужер» от бездумной, жадной до крови твари? А от трупа?..
Ярость всклокотала, что лава в недрах вулкана. С рассвета злости во мне накопилось — не вычерпать, и вся эта злость забурлила, требуя выхода.
А еще я наконец-то понял чуждость кровопийц, бездонную пропасть между ними и теми, в ком течет теплая кровь — пропасть, по которой струится алая река.
В речах упоминание рациона вурдалаков выглядело странным и неприятным, но далеким, как предрекаемый апокалипсис. Если кто думает, что конец света — это часть модных веяний современности, пусть, например, про Рагнарёк почитает.
Или, чтобы далеко не ходить, может попробовать к корням приобщится. Вот, кстати, о птичках:
Которая птица всем птицам мати?
А Стратим-птица всем птицам мати.
И живет она на Океане-море,
И вьет гнездо на белом камене...
Мне как-то отец про эту женщину-птицу из стародавних славянских сказаний рассказывал, запомнилось. Параллельно рассказу он украшал меня зеленкой по следам славной битвы с пацанами из соседнего двора.
Вступился за пернатых, называется: эти юные дарования подманивали голубей хлебными крошками, а потом швыряли в птиц камнями. Один на шестерых — такая получилась арифметика. Финал баталии был неочевиден: нас разогнала дворничиха.
Тогда-то поучительным тоном вместо выговора па завел речь о птицах в славянской мифологии. О ладье с корабельщиками, о буре великой, о птице, что моря колеблет. О немом отроке, что кинулся в воду, принеся себя в жертву, а после вернувшимся в родной острог — статным и звонкоголосым. Краснословом, к которому на выучку ходили все сказители Беломорья. О Крылат-камне, подле которого упокоился парень...
«Когда Стратим вострепещется во втором часу после полуночи, тогда запоют все петухи по всей земле, осветится в те поры и вся земля».
Понимай, как знаешь.
Тогда я не получил нагоняй за драку, из чего извлек вывод, что все сделал правильно. И что братьев наших меньших обижать никак нельзя, пусть и кое-кто из них способен сам за себя постоять.
Удивительно, как много мыслей и воспоминаний может промелькнуть в краткий промежуток времени между открытием двери и закрытием ее же с другой стороны.
Катю я обнаружил все там же, на кафельном полу. С глупой улыбкой она поглаживала входную дверь и бормотала: «Откройся... Я пришла... Откройся».
Скрежетнул зубами. Больше всего мне хотелось устроить для того, кто раззявил рот в сторону моей соседки, петушиные песни с ярким солнечным светом. Если не хватит солнышка, то своим огнем «подсветить» эту мертвячину изнутри и снаружи.
Загвоздка в том, что для подсветки сначала нужно выяснить личность мертвячины. Как показала практика, следователь из меня не ахти. Правовой же вопрос: обоснована ли «обратка» за укус моей соседки — не волновал меня ни чуточки. Как-то даже мысли об этом в голову не пришло.
Я дошел до распластанной девушки, обогнул туловище, что тут же потянулось обнимать мою штанину. Вставил длинный ключ с насечками в злосчастный замок. Присел, стряхнул ручки-веточки, тонкие и слабые, со штанов, переложил одну руку себе на плечо. Обхватил за талию и приподнял жертву вурдалачьей жажды.
Катя была точно манекен, вертите, как хотите, несите, грузите... Я и сгрузил, как добрался до комнаты скрипачки. По пути пришлось перешагнуть подозрительную лужицу на грязном полу, пройти мимо пыльного зеркала, покривиться от кислых запашков с общей кухни, отпереть еще один замок, уже на двери в комнату. И порадоваться, что не столкнулся с прочими жильцами этой густонаселенной квартирки.