Гори, гори ясно
Шрифт:
Что до второго номера, его я набрал уже из дома. Так, по порядку, сбитому этим... Соней-ходуном. Сначала я ополоснулся, поужинал, пообщался с нечистиками, а затем снова задался вопросом: случайна ли была смерть отца? Был ли инсульт?
Вопрос был тот еще, с заковыкой, с вариантами ответов — сильно разными вариантами. С одной стороны, служивые: те знали, кто я, чей сын, плюс они же меня и уведомили о крайне неприглядной кончине профессора Пивоварского. И ни словом, ни делом не давали мне понять, что в уходе моего родителя было что-то из ряда вон. На той же стороне, но ближе к обочине стояла ма, от нее я изначально
Если в смерти па что-то было не так, имелся ли смысл милиционерам скрывать это от меня? Мы вроде как в одной лодке в этом мутном потоке... Мать же... Она, я много раз повторял, натура тонкая, сложная. Ей как раз могло прийти в голову, что защитить меня ложью (или умолчанием) — обосновано, естественно.
Мать есть мать. И даже спрашивать без толку, если она что-то себе в голову вбила, выбить это не под силу никому.
На другой стороне... Там над кальянным дымом и светом зеленой лампы, под шелест и скрип отыгранной мелодии с виниловой пластинки звучал отцовский голос: «Я вызову эту бурю, Мстислав. Время пришло».
Я не знаю сути, не знаю контекста, но, чем больше думаю, тем сильнее гложут меня сомнения. Противоречиво? Еще как. Сомнительно? Не без того. Как проверить, хотя бы косвенно? Хм...
Списки лиц, работавших с отцом, номера их телефонов. Мстислав Юрьевич. Ильеши... Тот дальний родственник профессора Пивоварского, который писал монографию, как же его? У них разные фамилии, а само родство — седьмая вода на киселе. Звали... Звали его Александр. Напряг память. «Откликается он нынче исключительно на Александра Александровича, серьезный стал неимоверно», — с тихой ехидцей говорил дядя Мстислав.
Снова список. Поиск по имени-отчеству. Есть, он один такой. Не откладывая в долгий ящик, набрал тут же с мобильного. Да, я уже делал обзвон по всем номерам из списка, с домашнего телефона. По иному вопросу.
— Александр Александрович? — спросил, дождавшись перехода гудков в четкое: «Слушаю?»
— Он самый. Кто спрашивает? По какому поводу?
Тут я зачастил со словами: чем быстрее речь, тем сложнее ее критически воспринимать. Представление опустил, ибо незачем. Сказал, что студент, и пытаюсь связаться с профессором Пивоварским, но не могу, а в летний период секретариат не берет трубку, хотя, казалось бы, это их прямая обязанность. Мне якобы сказали (не задержался на моменте — кто сказал), что уважаемый Александр Александрович может быть осведомлен о том, как связаться в нерабочее время с Мстиславом Юрьевичем.
— Я вам не помогу, юноша, — дослушав едреную смесь полуправды и выдумки, отозвался мой собеседник. — Профессор Пивоварский недавно скончался.
— Как?! — сыграл изумление я. — Не может быть... От чего?
— Острая сердечная недостаточность, — был мне сухой ответ. — Полагаю, довели нерадивые студенты.
И гудки вместо приема соболезнований.
Что хотел, то я услышал. Человек закруглил неприятный для него разговор с кем-то посторонним, это нормально. Был ли ему смысл врать? Не думаю. Скорее, именно такую ему предоставили версию, а то и в заключении могли написать.
Подтверждение мыслей о не случайности, хоть и косвенное.
Когда началась эта буря? В день, когда меня накрыло огневым валом или куда раньше?..
— Может, чаю, коль не спишь? — Кошар, видя мою нервозность, сама деликатность. — Я на листах смородиновых заварил, из деревни, подсушенных.
— А давай, — легко согласился я.
Не на все вопросы ответы находятся легко и просто, за какие-то приходится землю рыть. Или кровушку лить...
На кухне обнаружился и парадник, он с удовольствием прихлебывал чай и щурил глаза-блюдца, глядя на овинника. Не иначе, снова о чем-то поспорили.
— Мал Тихомирыч, а есть ли в нашем доме жилец Адолат Орипов? — своевременно оказался рядом нечистик, есть, у кого спросить, не отходя от кассы... ото сна. — На третьем этаже предположительно он обитает.
— Есть, есть, — закивал парадник. — Рассеянный, жуть. То кран не закроет, то утюг забудет включенным. Творческая, ишь, личность. А ты его, Андрей, откуда знаешь? Знакомец?
Я отмахнулся от вопроса о знакомстве.
— С ним сейчас все в порядке? Не сгорел... от утюга?
Нехорошо получится, если с ним и впрямь что случится. А еще поразила дотошность сноходца: не просто фигуру «с потолка» взял, а настоящего жильца мне явил на сожжение.
Мал Тихомирыч с сожалением отставил чашечку, юркнул за дверцу кухонного гарнитура. Вернулся минут через пять, отчитался.
— В порядке. Ходит по комнатке, проговаривает на разные лады: «Огоньку не найдется?» — парадник закатил глаза. — Не, Андрей, таких все напасти минуют, он же не от мира сего. Как мотылек, ни хлопот тебе, ни забот. И оплату коммунальную завсегда задерживает, а потом «фи», когда дворничиха из-под ног его, утонченного, какаху не убрала, подошвы не обмыла.
Ворчливого нечистика понесло. Я уже не прислушивался. Прихлебывал вкусный, терпкий чай, впитывал заоконную тьму, что пахла дождем и листвой. Шерстистый не закрыл форточку, и прохлада освеженного грозой воздуха смешалась с запахом смородины.
Променял бы я эту жизнь, беспокойную, возможно, короткую, полную загадок и странностей, на мирное неведение прошлых лет?
Ни за что.
К Чеславу у меня скопилось много вопросов. Однако, задать их все не получилось.
— С говорильней до заката простоим, — высказал персонаж, склонный к пространным разговорам. — Условимся: один вопрос на встречу, не касаемо урока. По текущим непонятностям спрашивайте, не молчите.
Я кивнул, признавая его авторитет.
— Далее, — решил подсластить пилюлю мой необычный учитель. — За исполненное задание — еще вопрос. Отвечу так полно, как сам разумею. Справедливо?
— Да, Чеслав, — снова кивнул.
Мы стояли на крыше невзрачной пятиэтажки, изящно прикрытой от глаз туристов доходным домом Акимого-Перетца. Прежде тут располагалась холерная больница, познавшая народную ярость в ходе холерного бунта. Нежное название «клоповник» и слава местечка, где в подвальных помещеньицах можно было вкусить дешевой любви, а также продать нечестно нажитое, прилагались к зданию.
На случай, если я чего-то из этого не знал, планетник не забывал вставить словцо-другое. Вроде: «Купол на той башне весь прогорел. Нынешний сплошная бутафория, сетка, штукатурка», — это не про бывшую больницу, та башенками похвалиться не могла, а про куда как более интересный в плане архитектурных решений доходный дом перед «клоповником».