Гори, гори ясно
Шрифт:
Они сегодня подкатили на двух машинах, Сергей с Аней в знакомом «уазике», а неразговорчивые дядьки в более габаритном авто с красным крестом.
— Штат не расширился, — глухо откликнулся Крылов.
— Кто-то уволился? — решил я поддержать беседу. — Как это у вас называется? Ушел в запас?
— От нас не уходят в запас, — еще глуше проговорил законник. — Андрей, не мешай работать, иди по своим делам. Понадобишься для показаний — вызову.
— Черт... — я понял, что сморозил очередную глупость. — Не мое дело, но, может...
Сергей насупился, потопал
Если где-то прибыло, значит, где-то убыло. Жаль, но делиться подробностями со мной не намерены.
— Приятно было познакомиться, — помахал «Анютиным глазкам» и добавил зачем-то на англоязычный манер (не иначе, от менеджеров понабрался). — Файтин!
И покинул на этой не особенно радостной ноте праздник жизни и смерти.
Когда пришел домой, оказалось, что Таша уже отчалила. Электрички начинают ходить рано, и автобусы до вокзала уже начали движение, так что коллега моя не стала задерживаться.
Кошар сообщил мне про отъезд Бартош, наполовину торча из духовки. Что-то он там внутри затеял, не нравилось ему, как горелка срабатывает.
Все были при деле, только я в отпуске. Поймал себя на том, что зеваю во весь рот, и завалился досыпать. Проверил только телефон, что точно работает, трубка лежит правильно — звонок от матери не пропущу.
Разбудил меня и впрямь звонок, только не тот, которого я ждал. Крылов раскопал «клад» и поспешил поделиться со мной новостью.
Оказывается, я очень удачно «шел, шел и нашел». Вообще, сомневаюсь, что слово «удача» применимо к убитому человеку, но высказывание не мое, а Сергея. Тело пролежало в земле недостаточно долго, чтобы помешать опознанию. Дырочка в голове могла бы воспрепятствовать, но стреляли в затылок. И тем самым сильно обрадовали «Анютины глазки». И Крылова тоже, после того, как он убитого осмотрел. И опознал (это пока предварительно, но он уверен в узнавании), потому как был лично знаком.
— Мы нашли моториста с теплохода «К.Э. Циолковский», — не стал утаивать от меня данные следствия законник.
Ну вот, а заявляли, что моторист покинул Санкт-Петербург, мол это «установленный факт». Вот уж дудки, господа! Питер — это навсегда.
Просто у некоторых «всегда» выходит не слишком долгое.
Шелест дождя. Окно приоткрыто, музыка воды и ветра просачивается в дом. Тихонечко, на грани слышимости позванивают длинные хрустальные подвески. Высокий белый потолок с лепниной, старинная люстра на десять рожков, бронза и хрусталь.
Радужные блики в зеркалах. Их два: одно круглое, в бронзовой раме с кружевным узором; второе прямоугольное, от пола до потолка. Второе зеркало современное, оно не гармонирует с антикварным соседом.
Оба отражают молочно-белые стены, белый с серыми прожилками мраморный пол, черные простыни и огромную кровать. Ворох сброшенных одежд, объятия двух обнаженных тел.
— Почему бы не выключить свет? — мужчина проводит рукой по точеной шее партнерши, сдвигает волосы, покрывает поцелуями шею и плечико.
— Я слишком красива, чтобы любить меня в темноте, — шепчут алые губы.
Белое, черное, штрих красного.
Она откидывается на спину, рассыпая по шелковым простыням каштановый шелк завитых волос — длинных, ниже талии. Он нависает над нею, жадно, собственнически проходит руками по телу: грудь, бедра, перевернуть, сжать ягодицы.
Она стонет, выгибается, льнет к нему. Сплетаются пальцы, переплетаются тела, сливаются стоны. Капли по стеклам бьют все сильнее, ритм ускоряется. Капли пота в ложбинке между высоких грудей.
Он хватает ее за волосы, поворачивает. С рыком притягивает губы к губам. Она дрожит, тонко стонет. Закидывает руки назад, словно ища опору. Блики на полированном металле.
Взмах. Удар. Алые капли из пробитой артерии брызжут на простыни, на беломраморный пол, на высокое зеркало. Там, где кровь попала на зеркальную гладь, алое расходится, растекается подобно масляным кругам на воде. Затем бледнеет, втягивается. Словно и не было на зеркале ничего стороннего.
Женщина отталкивает от себя еще дрожащее в рваном ритме тело. Перекатывается, встает, распрямляется. Жидкости на ее теле блестят в свете старинной люстры. Она подтаскивает агонизирующее туловище к высокому зеркалу. Кровь натекает, ее будто тянет к отражающей поверхности. Зеркало пьет.
Она обходит кровать с безнадежно испорченными простынями, приближается к круглому зеркалу. Дотрагивается окровавленными пальцами до поверхности, вглядывается в свое отражение.
Радужка в отражении из серой на мгновение меняется на дымно-черную.
Черное, красное, белое.
Звонкий хрустальный смех наполняет спальню. Довольный, радостный, сытый смех.
Мигает люстра: поочередно выключаются и загораются лампочки в разных патронах.
Вид отдаляется. Капли дождя на подоконнике.
Окно на фоне других окон, оно заметно благодаря неровному свету.
Вид на фасад. Дом многоквартирный, не новостройка. Где-то в центре? Жаль, фасад не выделяется ничем особенным, было бы проще с узнаванием...
Стоп. Это очередные игры с моим разумом? Вот же скотина неугомонная!
— Не игры, а задание Чеслава.
Подробнее?
— Насколько мне известно, перед отъездом куда-то там ты вызвался очистить осколок древнего зла. Вот твоя цель.
Я полагал, что работать предстоит с тем, что хранится у Чеслава. А не с этим... с этой... Бр-р! Ноль желания к этой недотраханной бабенке приближаться.
— А придется. С меня — сон хозяйки, с тебя — выжигание зла-в-отражениях.
Это еще и совместная миссия? С напарником, которому доверия ни на грош?
— Так иди к ней один, недоверчивый.
Проехали. Когда и куда мы идем? С Пятачком...
— Ты мне скажи, когда. Адрес...
Звонок телефона выдернул меня из сна на диктовке местоположения зеркал и их владелицы. Ничего, не последний раз сплю. Успеет еще этот шутник передать сообщение целиком. Вообще, зря я повторно задрых после разговора с Крыловом о находке в парке.