Нас разыграют, как по нотам.Одних — по тем, других — по этим,ты станешь ярым патриотом,я — замечательным поэтом.И зашагаем по пустотам,как по начищенным паркетам,и кто-то спросит нас: а кто тамвсегда скрывается за этим?Но мы как будто не заметими, наклоняясь по субботамуже над высохшим заветом,не будем сдерживать зевоты.И нам не выбиться из круга,где мы с газетных разворотовбудем подмигивать друг другу,уже совсем как идиоты.
«Человек
похож на термопару…»
Человек похож на термопару:если слева чуточку нагреть,развернется справа для удара…Дальше не положено смотреть.Даже если все переиначить —то нагнется к твоему плечув позе, приспособленной для плача…Дальше тоже видеть не хочу.
«Природа антисоциальна…»
Природа антисоциальна.В природе все наоборот.Она пуста и идеальна,и застывает идиоту разведенного моста,когда он крикнет разведенно,и звук летит до горизонтаи сохраняет форму рта.
«Процесс сокращенья дробей…»
Процесс сокращенья дробей16/8 8/4 4/2 2/1сегодня настолько подробен,что лес (он под корень подрублен)кричит вдоль дороги: — Добей!Опять же проблема корней.И сумрачный куб корневища.И косо стучат топорища,и с каждым ударом слабей.И не достигают корней.И тут еще просятся брови…Но все-таки в самой основе —Бог знает каких степеней.А мы? Пробиваясь сквозь тьмуи чувствуя что-то под нами,срастаемся где-то корнями —нож — в ножны,«один к одному».1/1
«Колю дрова…»
Колю дрованапротив бензоколонки.Меня смущает столь откровенное сопоставлениеполена, поставленного на попа,и «кола» в «колонке».Я пытаюсь вогнать между ними клин,я весь горю,размахиваюсь,химичу:— Дровоколонка! —Но с каждым ударом меня сносит влево,и я становлюсь все дровее и дровее.
«Мне нравятся два слова…»
Мне нравятся два слова:«панорама» и «гальванопластика».Ты остришь по этому поводуи, листая телепрограмму,попадаешь в расставленную мною ловушку.И пачка «Беломора»,поставленная на попа,снова напоминает гальванометр,и ты остришь без всякого повода,что можно плыть и без помощи расческииз коммунальной ваннойдо созвездия Волосы Вероники.
Ярмарка
Взлетает косолапый самолетики вертится в спортивных небесах.То замолчит, как стрелка на весах,то запоет, как пуля на излете.Пропеллер — маг и косточка в компоте,и крепдешин, разорванный в ушах.Ушли на дно. Туда, где вечный шах;в себя, как вечный двигатель в работе.Упали друг на друга. Без рубах.В пространстве между костью и собакойвселенная — не больше бензобакаи теплая, как море или пах.
«Благословенно воскресение…»
Благословенно воскресение,когда за сдвоенными рамаминачнется медленное трениенад подсыхающими ранами.Разноименные поверхности.Как два вихляющихся поезда.На вираже для достоверностикак бы согнувшиеся в поясе.И ветки движутся серьезные,как будто в кровь артериальнуюпреображается венозная,пройдя сосуды вертикальные,и междометия прилежные,как будто профили медальные,и окончания падежные,вдохнув пространства минимальные.Как по касательным сомнительным,как по сомнительным касательным,внезапно вздрогнут в именительном,уже притянутые дательным…Ах, металлическим числительнымпо направляющим старательным,что время снова станет длительными обязательным…
«Урок естествознания лежал…»
Урок естествознания лежал,подробно уничтоженный на карте,а для других отверстий в коридоребольшие окончания несли.Был весь процесс продуман до конца,и мы сидели, умные, как греки,за рисованьем шло чистописанье,а на труду лепили огурцы…А вечером уборщицы в тишипереставляли рамки междометий,и старческие ахи или вздохислышны былина разных полюсах…
«Был педагог медлительный и старый…»
Был педагог медлительный и старый.А по утрам старательный и хмурый.Принес два новых перпендикуляра,и это называлось физкультурой.Физической культурой.Теплый деньбыл назван «всесоюзною линейкой».За рисованьем шло чистописанье,а на труду — лепили огурцы.
«В простой оберточной бумаге…»
В простой оберточной бумаге,обыкновенной бандеролью,где за ночь вымокшие флагивисят отвесно и небольно.И звуки, мыслящие в шаге,придавят в тягостном весельешероховатости бумагиневозмутимой нонпарелью.Мы этот голос не сломали.И по-другому не умели...
«Косыми щитами дождей…»
Косыми щитами дождейзаставлены лица людей,больница и зданье райкома,где снизу деревьев оскома,а сверху — портреты вождейзаставленыплотнымщитомкаквинныйотделгастрономаикакпредисловиектому«Всемирнойистории» томзаставлен, заброшен, забыт,и воет, как сброшенный с крышивчерашний, зажравшийся, пышныйи бешеный палеолит.Уставишься втеодолитурвавсреди ночикусочек —ондышитбуш уетклокочетклокочетбу шуеткипит…мы ждем на седьмых скоростях……в баранку вцепившись ногтями……и вдруг отключается память……на чьих-то тяжелых костях…Я вздрогну и спрыгну с коня,и гляну на правую руку,когда, улыбаясь, как сука,ОПРИЧНИК ПОЙДЕТ НА МЕНЯ.
«На Бога, погруженного в материю…»
В. Д.
На Бога, погруженного в материю,действует выталкивающая сила,равная крику зарезанных младенцев.
Хокку
Я окна открыл.Пусть ветер гуляет по комнатам,как центробежный насос.