Горизонты. Повесть о Станиславе Косиоре
Шрифт:
— Мартышкин труд! — сказал Смирнов и даже отвернулся от вида своей бригады, копающейся на шоссе.
— Я тоже так думаю, — сказал Косиор.
По лицу Смирнова скользнула усмешка, и сейчас стало видно, какое это энергичное и умное лицо. С горячностью он пояснил:
— Я почему так сужу, Станислав Викентьевич? Замерьте рулеткой ширину шоссе на этом повороте, возможно беспрепятственное движение грузопотока? Да ни в коем разе.
Он хотел продолжить, но Косиор перебил его:
— Это без всяких замеров видно. Какие же выводы, товарищ Смирнов?
Тот
— Выводы начальство делает, — уже погаснув, вяло заметил он.
— Я вас другим знал, товарищ Смирнов. Борцом, коммунистом.
Косиор не докончил, собеседник его с маху набросил на бритую голову кепку, которую держал в руках, словно желая за низко надвинутым ее козырьком скрыть свой взгляд. Но все равно было видно, что лицо его сложилось в болезненную и яростную одновременно гримасу.
— Исключили меня. Из партии исключили, — повторил он не горестно, а ожесточенно и вместе с тем как бы с удивлением, как человек, до конца еще не поверивший в случившееся.
Евгений увидел, как расширились глаза Косиора и в их светлой голубизне что-то холодно сверкнуло.
— Это что же? — тихо спросил он. — По тем же делам? За бетон?
— Ясно — за бетон, а записали так: «За беспринципную склоку!» — Он горько добавил: — Вы говорите, товарищ Косиор, знали меня борцом. Разве ж я не за принцип как раз и боролся? За рабочий принцип. Чтоб производительность повысить. От веку бетон замешивают не торопясь. Так-то было хорошо, покуда торопиться было не к чему. А когда я со своими ребятами показал, как можно ускорить… тут и началось! Да вы это все знаете, Станислав Викентьевич.
— Значит, не все знаю, о вашем исключении не знал, — с нажимом сказал Косиор. — Обжаловали?
— Нет, — вздохнул Смирнов, — так все подвели… — Он с внезапным порывом подвинулся ближе к Косиору, что-то озорное и, видно, свойственное ему проявилось в его взгляде, когда он сказал: — Я, конечно, дал жизни инженерику тому, если помните, что все показывал мне формулы… из учебников. Вот и подвели под склоку… Эх!
Грузовик на дороге, качнувшись, сдвинулся. И, уже спускаясь к машине, Смирнов продолжил:
— Не иначе, обратно в «беспринципную склоку» встряну. Стоит тут шоссе латать? Вы думаете, они как мухи сонные тут копошатся, потому что лодыри? Не-ет. А потому, что дела тут не будет. Смотрите, как шоссе закругляется. Все равно будут выбоины.
— А вы что предлагаете?
— Я ничего не предлагаю. Мне это не положено… А предложил бы, если бы меня спросили: тришкин кафтан этот забросить, а шоссе расширять. И рельеф местности разрешает.
, Косиор сосредоточенно смотрел на дорогу и даже снова поднялся на взгорок, чтобы увидеть дальше.
— Согласны, Станислав Викентьевич? — спросил Смирнов. Сквозь его напускное равнодушие Косиор уловил надежду.
— Нет. Не согласен. Масштаб стройки другого требует: нового шоссе. И оно будет проложено. Впрочем, может быть, это не исключит расширения старого. Тут уж специалисты свое слово скажут… Кто ваше партийное дело решал?
— Заводской партком.
— И больше
— Духу не хватило, товарищ Косиор.
— Я вас очень хорошо помню, товарищ Смирнов, — сказал Косиор, глядя в глаза затуманившемуся человеку. — И вмешаюсь в партийный ваш конфликт… Только духа терять не надо. Вам — особенно. Вам — особенно! — повторил он, вкладывая какой-то понятный им обоим смысл в эти слова, и протянул Смирнову руку.
Тот не нашел что сказать, смотрел вслед машине, по приказу Косиора выбирающейся в обгон грузовика.
Водитель уже успел протереть смотровое стекло, и сейчас быстро побежала под колеса асфальтовая лента шоссе.
Косиор долго молчал, потом, спросил у Евгения:
— Вы помните это бетонное дело?
— Вспомнил, Смирнов ведь тогда бригадиром был… Косиор перебил:
— Вот его сейчас и надо — на Тракторострой. Там, на фронте работ другого масштаба, там виднее будет: чем крупнее цель, тем виднее…
Они молчали всю дорогу, пока машина не достигла границы строительного участка. Она обозначалась нагромождениями теса, кирпича, то бесформенными, то уложенными в штабеля, перемежающимися насыпными холмами песка и глины. Эта картина разворачивалась широко, обнаруживая в перспективе незаконченное строительство рабочих бараков. Отсюда не было видно, а только угадывалось движение вокруг них.
Представление о непрерывном движении складывалось при взгляде в сторону станции, откуда тянулись подводы с грузами и долетал смешанный гул человеческих голосов.
Косиор остановил машину, сказав водителю, чтобы он ехал к бараку, где помещалась дирекция.
— А мы пройдем по территории, — он скользнул взглядом по высоким сапогам Евгения. Хромовые головки косиоровских сапог погрузились в глинистое месиво дороги.
В этот раз Косиор интересовался снабжением бурно растущего рабочего населения стройки. В прошлый приезд выяснилось, что работали только шесть торговых точек, и то не на полную мощность. Сейчас торговля вроде оживилась.
Они завернули в промтоварный магазин харьковской рабочей кооперации. Внешний вид — ассортимент товаров на полках — производил благоприятное впечатление.
— Кажется, научились… — бегло заметил Косиор, — посмотрим поближе.
Женщины осаждали прилавок с мануфактурой. Нетрудно было определить, что это вчерашние жительницы деревни, завороженные открывшимся им ситцевым разнообразием.
— Из чего видно, сколько мы недодаем селу… — сказал Косиор.
Они прошли по длинному помещению магазина, бойко и без заторов торгующего, в обычном шуме людного места, пронизанном негромкими звоночками кассы, всплесками смеха и восклицаний.
Это был, по существу, упорядоченный и организованный украинский базар с его контрастными красками, гармонией народных цветосочетаний и форм, яркими ситцевыми волнами по прилавкам, украинскими орнаментами посуды. Но всего этого было мало, слишком мало… Скромная выставка сапог, башмаков и тапочек вызывала мысль о тысячах ног, топчущих землю стройки, и мизерности предложения.