Горькая радость
Шрифт:
Лицо Чарлза вновь приобрело черты горгульи, но дело тут было не в уязвленном самолюбии. Просто он задумался, что такое надо сделать, чтобы заставить эту бесподобную женщину увидеть в нем человека, достойного стать ее мужем.
— Если бы я угостил вас хлебом с речной водой, вы, вероятно, отнеслись бы к ним благосклоннее, чем к этим дорогим деликатесам, которые я выбрал не с целью поразить вас или подчеркнуть вашу неискушенность, нет, я просто хотел показать, насколько высоко я вас ценю.
Чарлз старался говорить спокойно и обстоятельно, чтобы как-то развеять недоверие и подозрительность, которые по-прежнему владели
— Почему вы меня все время покусываете?
На лице Китти появилось усталое выражение.
— Чтобы вы перестали за мной ухаживать, Чарли. Вы… вы меня раздражаете. По-другому не скажешь. Я не испытываю к вам ни злости, ни отвращения, никаких сильных эмоций. Вы просто досаждаете мне, как ресница, попавшая в глаз.
— Тогда зачем вы пришли ко мне сегодня?
— Еще одна попытка вынуть ресницу.
— Хотите уйти?
— Вы наконец оставите меня в покое?
Чарлз умоляюще вскинул руки:
— Но я не могу! Китти, вы не должны так просто сбрасывать меня со счетов! Что мне сделать, чтобы доказать свою любовь? Мы же созданы друг для друга. Можете смеяться, сколько угодно, но я вас безумно люблю и хочу, чтобы вы стали моей женой и самым близким другом. Я выну у вас из глаза эту ресницу, чтобы вы наконец увидели, что я тот человек, который вам нужен…
Чарлз стукнул кулаком по столу, и в его глазах полыхнуло пламя.
— Не говорите глупостей! И отвезите меня домой. Благодарю за просветительский ужин.
На этом все и закончилось. В молчании они вышли из дома и направились к красно-коричневому «паккарду». Чарлз открыл дверь и усадил Китти.
Всю дорогу до больницы они провели в ледяном отчуждении. Китти смотрела в окно, где фары выхватывали из темноты то огромный ствол дерева, то заросли кустов, то почтовые ящики у подножия холма. Потом замелькали уличные фонари на Виктория-стрит, и машина остановилась у больницы.
На этот раз Чарлз не успел открыть для Китти дверь. Выскочив из машины, она припустила по дорожке со скоростью медсестры, несущейся на помощь больному. Но это был не пожар и не кровотечение — просто она спасалась бегством от Чарлза Бердама.
Который вернулся домой и сидел среди руин того, что задумывалось как неотразимый соблазн, перед которым не может устоять ни одна женщина: внимание, забота и восхищение влюбленного мужчины. Самая изысканная еда, лучшие вина, вымуштрованные слуги — все это давало ей понять, что, выйдя замуж, она будет избавлена от любой домашней работы, кроме неограниченного средствами творчества, к которому взывала сама обстановка дома.
А он, оказывается, всего лишь досаждает ей! Причем как что-то мелкое и неприятное — ресница, попавшая в глаз. Какая обидная метафора! Эта маленькая штучка доводит вас до исступления, пока вы не смоете ее водой или не поймаете на кончик марлевой салфетки. Наконец-то вы избавились от этой гадости, какое счастье! И от него хотят отделаться столь же легко, банально и бездумно…
Уязвленный до глубины души, Чарлз в одиночестве переживал унижение — лишить его иллюзий относительно собственной персоны мог только лучший друг, а им-то он за всю жизнь и не обзавелся. Лишения, которые ему пришлось пережить в детстве — смерть матери и изоляция от не слишком надежного отца, — ожесточили его еще до поступления в школу. В Итоне, Бейллиоле и Гайсе он дружил только с самим собой. Его рост — а он всегда
Он прекрасно отдавал себе отчет, что его страстная любовь к Китти в какой-то мере обусловлена ее ростом: над такой парой никто не будет смеяться — они оба маленькие, но все же не карлики, а Китти к тому же красива, как Прекрасная Елена, и может выйти замуж за любого, кто ей понравится, какого бы роста он ни был. Корунда ведь не Париж, и если Китти выберет его, он будет спокоен за свое реноме.
Подобные размышления приносили облегчение, и Чарлз предавался им весь вечер, медленно потягивая виски. То, что его любовная увертюра была с презрением отвергнута, повергло его в уныние, но не заставило напиться. Постепенно он переключился на другую напасть, которая беспокоила его даже больше, поскольку здесь от него не зависело ничего.
Надвигалась катастрофа, и Чарлза уже больше года терзало ее предчувствие, разделяемое очень немногими. Банк Англии нестабилен, на бирже тревожно. Ходят разные слухи. Государственный долг слишком велик, безработица растет — и в Австралии тоже. В стране экономические затруднения, вину за которые Чарлз возлагал на правительство. Австралийскому Союзу меньше тридцати лет, и его правительство не слишком опытно.
И тому есть яркие примеры. Например, локаут на северных угольных шахтах — там застрелили пятнадцатилетнего подростка! Федеральное правительство передало штатам слишком много полномочий, а они даже не могут собрать подоходный налог. В основе государственного финансирования лежит политика, а не здравый смысл.
Это симптомы того, что Мельбурн ужесточает политику? Федеральное правительство сидит в Мельбурне уже двадцать пять лет, а за дело взялось только сейчас? Новый Южный Уэльс, где должны собираться налоги, размерами не уступает США и так же поделен на штаты, но вот плотность населения здесь совсем другая. Население сосредоточено в полудюжине больших городов, а в сельской местности народу мало. Корунда в этом смысле исключение. Непонятно, куда смотрят австралийцы. В их школах изучают британскую, а не австралийскую историю, и здесь просто не знаешь, к кому обратиться. Корунда изолирована от центральных властей так же, как Шотландия от Лондона!
В трубе завыл ветер, и Чарлз вздрогнул от неожиданности.
Сколько времени он уже здесь? Три месяца? Но местные жители уже смотрят на него, как на лидера. У него здесь родственные связи и деньги, именно поэтому он приехал в Корунду, когда решил начать новую жизнь. Вообще-то он собирался оставаться англичанином, ведь Австралия — это не Северная Америка. Американцы завоевали независимость в 1776 году, но в Канаде до сих пор сильно французское влияние, а в Южной Африке — голландское. В Австралии он сможет сделать политическую карьеру и даже стать премьер-министром.