Горькая радость

Маккалоу Колин

— Только попробуй опять зареветь, Грейс! — грозно сказала Эдда.

— Я хочу домой!

— Забудь об этом!

— Терпеть не могу убирать грязь, — заявила Грейс, и лицо ее вдруг прояснилось. — Значит, когда мне исполнится двадцать один, я стану дипломированной медсестрой и смогу делать все, что заблагорассудится, например, выйти замуж без согласия родителей и голосовать на выборах.

— Боюсь, самое сложное — это найти общий язык с остальными сестрами, — задумчиво произнесла Эдда. — Мы совершенно не знаем, что они за люди. Никто из нас не лежал в больнице, и в нашем доме никогда не было медиков. Старшая медсестра посоветовала нам сбавить тон, и это не предвещает ничего хорошего. Она считает, мы им всем неровня — ни по

социальному положению, ни по образованию. Но ведь мы никогда не страдали снобизмом — отец бы этого не допустил, особенно имея перед глазами такой пример, как мамочка. — Эдда вздохнула. — Но, к несчастью, люди судят о книгах по их обложкам.

Тафтс еще раз продемонстрировала свою осведомленность.

— Все сиделки из Вест-Энда и совершенно неотесанные тетки, — сообщила она.

— Теперь в нашем лексиконе не должно быть таких выражений, — осадила ее Эдда.

Тафтс порой просто несносна! Молчит-молчит, а потом вдруг огорошит.

— Я всегда считала, что салфетки сильно осложняют стирку, — весело заметила Китти. — Ведь рот можно вытереть и рукой, а если течет из носа — воспользоваться собственным рукавом.

— Очень верно подмечено, — поддержала ее Эдда. — Придется пользоваться перевязочным материалом, столовые салфетки здесь явно не в чести. И советую перейти на мужские носовые платки. Никакого кружева и прочих штучек. От женских платочков и впрямь мало толку.

Китти громко откашлялась.

— У меня, конечно, бывают срывы, но я не трусиха. И никакие вест-эндовские тетки не заставят меня отступить. Я не помешана на медицине, как Эдда, но, может быть, со временем я до нее дорасту.

— Браво, Китти! — воскликнула Эдда, захлопав в ладоши.

На ее глазах Китти прощалась с детством. Интуиция подсказывала Эдде, что здесь Китти оживет. После Мод обитательницы Вест-Энда покажутся ей ангелами.

— Я уже давно не мечтаю о карьере врача, — ответила она Китти, слегка обеспокоенная ее сочувствием. — Стать медсестрой гораздо разумнее, а при современной системе обучения мы уже не будем невежественными сиделками, которые только и умеют, что заматывать пациентов в бинты. Я как старая полковая лошадь — запах эфира заставляет меня ржать и бить копытами. В больнице я возвращаюсь к жизни!

— Кстати, о копытах. Джек Терлоу знает, что ты намерена стать медсестрой? — коварно поинтересовалась Тафтс.

Дротик пролетел мимо цели.

— Конечно, знает, — усмехнулась Эдда. — И это не разбило ему сердце, как, впрочем, и мне. Его гораздо больше беспокоит, как без меня прогуливать Фатиму. Теперь я буду заниматься верховой ездой самостоятельно.

— Если у тебя останется Тамберлина, — сказала Грейс. — Отец ничем не обязан Джеку Терлоу, который даже не ходит в церковь.

Лицо Эдды омрачилось, и Китти с готовностью ринулась ей на помощь:

— Заткнись, Грейс! Это не для обсуждения! Кстати, Эдс, почему ты так любишь ездить верхом?

— Садясь в седло, я отрываюсь от земли и становлюсь выше, — серьезно объяснила та. — В этом все дело. Верхом я могу смотреть на мужчин свысока.

— Как бы я хотела быть высокой, — вздохнула Китти.

Дверь в коридор со стуком распахнулась, и на пороге возникла сестра Бейнбридж, возмущенно обратившаяся к своим подопечным:

— Что это значит? Вы даже не начали распаковывать чемоданы!

* * *

Городская больница Корунды, самая большая в Новом Южном Уэльсе, была рассчитана на 160 коек, к ней же относилась психиатрическая лечебница, где содержалось 80 человек, и дом для инвалидов и престарелых в долине Дубара, где климатические условия были особенно благоприятны. Внешним видом она похвастаться не могла, поскольку более всего походила на армейские казармы. На известняковом фундаменте были возведены длинные деревянные постройки с широкими крытыми террасами, присутствие которых не давало назвать эти строения сараями. Мужские отделения были

в два раза длиннее, чем женские. Детское отделение, поликлиника, рентгеновский кабинет, операционная, кухня и склад тоже были представлены в дереве, в то время как административное здание, выходящее фасадом на Виктория-стрит, было выстроено целиком из известняковых блоков. Обширная территория больницы была заставлена разнокалиберными домишками — от игрушечного коттеджа старшей медсестры до бараков, построенных во время войны, когда здесь располагался военный госпиталь. У этого участка было одно неоспоримое преимущество — на всей своей протяженности он был абсолютно ровным. Это позволило соединить все здания крытыми переходами, которые паутиной оплели всю территорию больницы. Здесь их называли дорожками. Часть из них представляла собой настил с крышей на столбах, как тот, что вел к домику, где поселили сестер Латимер, другие имели еще боковое ограждение. Переходы, примыкавшие к мужским и женским отделениям, были закрыты с боков и использовались как приемные покои. Там же ждали и те, кто приходил проведать детей. Родильному отделению повезло больше — оно находилось в административном здании вместе с травмопунктом и небольшой операционной.

При первом же столкновении с больничными реалиями сестры Латимер пережили столь сильный и болезненный шок, что, исходя из логики старшей медсестры, им следовало немедленно обратиться в бегство. Они были воспитаны как настоящие леди и никогда не сталкивались с прозой жизни, но при оценке их характеров Гертруда Ньюдигейт, чья молодость осталась в далеком прошлом, совершенно не учла таких факторов, как сила духа и целеустремленность.

Первое потрясение было вызвано тем, что сестры вдруг осознали: больница — это место, где пациентов отправляют на тот свет. Треть больных покидали больницу через морг, другую треть выписывали умирать домой. Эти статистические данные были предоставлены им меланхолически настроенным санитаром по имени Гарри, который стал их инструктором задолго до того, как они встретили своего официального преподавателя доктора Лиама Финакана.

— У этих больных обреченный взгляд! — в ужасе сообщила Тафтс. — У меня такое чувство, что мы просто провожаем их в мир иной — а здешние сиделки и в ус не дуют.

— Они давно ко всему привыкли и смирились, — объяснила Грейс, с трудом сдерживая слезы.

— Вздор! — возразила Китти. — Сиделки достаточно опытны и знают, как вести себя с больными — их надо убеждать, что они обязательно выздоровеют. Я стараюсь у них учиться, и совершенно не важно, как они к нам относятся. Смотрите и набирайтесь опыта!

— Китти права, — согласилась Эдда, оставив свое возмущение для более вопиющих случаев типа резаных газет вместо туалетной бумаги и дырявых полотенец — неужели у больницы даже на это нет денег? — Грейс, не распускай нюни, сегодняшний лимит ты уже исчерпала.

— Сестра Вильсон плеснула на меня из таза, куда кого-то вырвало!

— Это потому, что ты продемонстрировала, как тебе противно. Не показывай своего отвращения, и ничего подобного не случится.

— Я хочу домой!

— И не думай, маленькая свинка! — ответила Эдда, стараясь скрыть свое сочувствие. — Иди и смени фартук, пока не просочилось на платье. Фу! Ну и несет же от тебя!

В таком духе прошла первая неделя. К концу ее они научились облачаться в свои накрахмаленные «картонки» и воздвигать на головах складчатые сооружения, напоминавшие птичьи крылья. Другие сиделки носили более гуманную форму, которая предусматривала даже короткие рукава, но практиканток нового типа следовало запаковывать, как посылки.

Еда для больных и медперсонала была одинаково мерзкой, но девушки так уставали на работе, что их не смущала ни водянистая капуста, ни комковатая жирная подливка. Сестра Бейнбридж с самого начала предупредила их, что в кухне разрешается только кипятить воду, чтобы выпить чаю, кофе или какао.