Горькая судьбина
Шрифт:
Золотилов. Я очень хорошо, любезный друг, знаю, что тон мой не должен тебе нравиться; но что делать? Я имею на него некоторое право, как муж твоей сестры, которая умоляла меня, чтоб я ехал образумить тебя.
Чеглов. В чем же вам угодно образумить меня с сестрой моей?
Золотилов. В том, что ты страдаешь, бог знает отчего. Взгляни ты на себя, на что ты стал похож. Ты изнурен, ты кашляешь, и кашляешь нехорошо. Наконец, милый друг, по пословице: шила в мешке не утаишь, - к нам отовсюду доходят слухи, что ты пьешь. Я к тебе
Чеглов. Что я пью и очень много, это величайшая истина; но чтобы эта женщина поощряла меня к тому, это новая, низкая клевета ваших барынь-вестовщиц, - так и скажите им!
Золотилов. То-то, к несчастию, не клевета, а сущая истина, в которой, впрочем, и обвинять тебя много нельзя, потому что в этой проклятой деревенской жизни человеку в твоем возрасте, при твоем состоянии, с твоим, наконец, образованием, что тут и какое может быть занятие?
Чеглов. А какое же, по вашему мнению, я в городах мог бы найти себе занятие?
Золотилов. Во-первых, ты должен был бы служить. Не делай, пожалуйста, гримасы... Я знаю всех вас фразу на это: "Служить-то бы я рад, подслуживаться тошно!" Но это совершенный вздор. Все дело в лености и в самолюбии: как-де я стану подчиняться, когда начальник не умней, а, может быть, даже глупее меня! Жить в обществе, по-вашему, тоже пошло, потому что оно, изволите видеть, ниже вас.
Чеглов. Действительно ниже!
Золотилов. Положим так; но вот ты закабалился в деревню; занялся ли по крайней мере хозяйством тут?
Чеглов. Так хозяйничать, как вы, я не могу!
Золотилов. Что ж ты можешь после того делать? Заниматься только любовью к прекрасной поселянке? Но хуже всего, что и в этом положении, когда оно начинает тебе казаться несколько щекотливым, ты, чтобы заглушить в себе это, предался еще худшему пороку и, по твоему слабому здоровью, совершаешь над собой решительное самоубийство... Не ты первый и не ты последний из молодежи пример тому, - поверь ты мне: я вот теперь третье трехлетие служу предводителем и на каждом шагу вижу, что как только дворянин приблизил к себе подобную госпожу, из этого сейчас же все является: и пьянство, и домоседство, и одичалость. Собственно говоря, господи боже мой, ни я, ни сестра твоя ни слова не говорим про твою связь: имей их хоть двадцать, но только смотри на это иначе.
Чеглов (с горькой улыбкой). Как же это иначе, вот этого я не понимаю?
Золотилов. А так, как все смотрят. И чтоб успокоить тебя, я приведу свой собственный даже пример, хоть это и будет не совсем скромно... (Вполголоса.) Я вот женатый человек и в летах, а, может быть, в этом отношении тоже не без греха; однако чрез это ни семейное счастие наше с твоей сестрой не расстроено, ни я, благодаря
Чеглов. Ну, вы можете смотреть и понимать, как знаете, а я смотрю... Постой, однако, там кто-то есть... Шороху каждого боюсь, - вот мое положение!.. Кто там?
ЯВЛЕНИЕ II
Те же и бурмистр.
Бурмистр (показываясь). Я-с это!
Чеглов (с беспокойством). А, Калистрат, здравствуй! Что ты?
Бурмистр. Да так, ничего-с, доложить только пришел: Ананий Яковлев там из Питера сошел.
Чеглов. Да, знаю! Ну что же?
Бурмистр (почесав голову). Оченно уж безобразничает. Баба-то со мной пришла: урвалась как-то...
Чеглов. Ах да, позови ее... (Хватает себя за голову.) Господи боже мой!
Бурмистр (наклоняя голову за двери). Ступайте!.. Что? Да ничего, полноте!
Чеглов. Что она?
Бурмистр. Робеет войти-то... "Чужой, говорит, господин тут".
Чеглов. Ничего, Лиза, поди!.. Это брат мой: он все знает.
Золотилов. Не стыдись, любезная, не стыдись... Люди свои.
Лизавета робко показывается.
Чеглов (дотрагиваясь до ее плеча). Ну, поди, садись!.. Что твой злодей?
Лизавета (садясь и опуская руки). Что, барин? Известно что!
Чеглов. Что же такое?
Лизавета. Собирается тиранить. Пропала, значит, моя головушка совсем как есть!
Чеглов. Говорила ли ты ему на меня, что я во всем виноват?
Лизавета. Говорила... пытала ему по вашим словам лгать, так разве верит тому?
Золотилов (Лизавете). Каким же это образом он тиранить тебя хочет? (Чеглову.) Elle est tres jolie*.
______________
* Она очень красива (франц.).
Лизавета. Не знаю, судырь... Только то, что оченно опасно, теперь третью ноченьку вот не спим: как лютый змей сидит да глядит мне в лицо, словно умертвить меня собирается, - оченно опасно!
Чеглов. Это ужасно, ужасно!
Бурмистр. Как же это может он сделать? Владимирка-то у нас указана про всех этаких, - знает то.
Лизавета. Что ему то?.. Кабы он был человек легкий: сорвал с своего сердца, да и забыл про то; а он теперь, коли против какого человека гнев имеет, так он у него, как крапива садовая, с каждым часом и днем растет да пуще жжется.
Золотилов. Скотина какая, скажите!
Чеглов разводит только руками.
Бурмистр. Это доподлинно так-с: человек ехидный!.. У нас и вообще народ грубый и супротивный, а он первый на то из всех них. Какой-нибудь год тогда в деревне жил, так хоть бросай я свою должность: на миру слова не давал мне сказать; все чтоб его слушались и по его делали.
Лизавета. Теперь главное то, барин, пужает он меня, что в Питер меня и с младенцем увезти ладит; а пошто мы ему?.. Чтобы мученья да притесненья терпеть от него!