Горькая судьбина
Шрифт:
Чеглов (закидывая голову назад). Нет, я не допущу этого; суди меня бог, а я не допущу того!
Лизавета. А мне его ничего не жаль; он теперь говорит, что я ему хуже дохлой собаки стала, то забываючи, что как под венец еще нас везли, так он, може, был для меня таким. По сиротству да по бедности нашей сговорили да скрутили, словно живую в землю закопали, и вся теперь ваша воля, барин: не жить мне ни с ним, ни при нем... Какая я теперь ему мужнина жена?.. (Начинает плакать.)
Бурмистр. Никогда он, коли паспорта выдано не будет, не может увезти ни тебя, ни сына. Что тебе этим хоша бы себя и барина тревожить.
Золотилов (Лизавете). Разумеется, не может, и посмотри: какие у тебя славные глаза, а ты плачешь и натрудняешь их.
Лизавета. Ой, судырь, до глаз ли теперь!.. Какая уж их красота, как, может, в постелю ложимшись и по утру встаючи, только и есть, что слезами обливаешься: другие вон бабы, что хошь, кажись, не потворится над ними, словно не чувствуют того, а я сама человек не переносливый: изныла всей своей душенькой с самой встречи с ним... Что-что хожу на свете белом, словно шальная... Подвалит под сердце - вздохнуть не сможешь, точно смерть твоя пришла!.. (Продолжает истерически рыдать.)
Чеглов (подходя и беря ее за руку). Послушай, не плачь, бога ради.
Лизавета. Как, барин, не плакать-то? Его теперь одно намеренье, чтобы как ни на есть, а отлучить меня от вас и при себе держать, а я не хочу того... Не желаю... не хочу! Он мне теперь, бог знает, супротивней чего выходит: хоша бы и на худое тогда шла всамотко не из-под страху какого, разве вы у нас такой? Может, как вы еще молоденьким-то сюда приезжали, так я заглядывалась и засматривалась на вас, и сколь много теперь всем сердцем своим пристрастна к вам и жалею вас, сказать того не могу, и мое такое теперь намеренье, барин... пускай там, как собирается: ножом, что ли, режет меня али в реке топит, а мне либо около вас жить, либо совсем не быть на белом свете: как хотите, так и делайте то!
Чеглов. Знаю все, милая моя, все знаю... Но я, видишь ли, я ничтожнейшее существо, я подлец! Господи, пошли мне смерть!.. (Всплескивает руками и начинает в отчаянии ходить по комнате.)
Лизавета смотрит на него с испугом.
Золотилов (Чеглову). Чтой-то, помилуй, братец: будь же хоть сколько-нибудь мужчиной!.. Смешно, наконец, на тебя смотреть.
Бурмистр (пожимая плечами). Седьмой десяток теперь живу на свете, а таких господ не привидывал, ей-богу: мучают, терзают себя из-за какого-нибудь мужика - дурака необразованного. Ежели позвать его теперь сюда, так я его при вас двумя словами обрезонлю. Вы сами теперь, Сергей Васильич, помещик и изволите знать, что мужику коли дать поблажку, так он возьмет ее вдвое. Что ему так оченно в зубы-то смотреть?.. Досконально объяснить ему все, что следует, и баста: должен слушаться, что приказывают.
Золотилов (пожимая плечами). Ей-богу не знаю... Конечно, уж если так, так лучше с ним прямо говорить... Как только это для нее будет?
Лизавета. А что мне, судырь, таиться перед ним?.. Не желаю я того; а что тоже, может, что не молвит Калистрат Григорьич, коли барин сами ему поговорят, так он и поиспужается маненько.
Чеглов. Извольте, я готов... Я переговорю с ним совершенно откровенно. Сейчас же позовите его. Позови его, Калистрат.
Бурмистр. Слушаюсь; ее-то, по первоначалу, надо убрать. Подите к старухе моей, скажите, чтоб она сбегала
Лизавета (вставая). Пробегу задами-то, не увидит. Прощайте, голубчик барин!.. (Целует Чеглова и идет, но у дверей приостанавливается.) Я, может, ужотатка, как за коровами пойду, так зайду сюда; а то не утерпит без того сердце мое.
Чеглов. Ну да, хорошо.
Лизавета (Золотилову). Прощайте и вы, судырь.
Золотилов. Прощай, прощай, моя милая.
Лизавета уходит.
ЯВЛЕНИЕ III
Золотилов (Чеглову). Elle est tres jolie, vraiment*... Что же, однако, вы с этим господином говорить будете?
______________
* Она действительно очень красива... (франц.).
Бурмистр. Говорить с ним то, что, во-первых, он на деньгу человек жадный: стоит теперь ему сказать, что барин отпускает его без оброка и там, ежели милость еще господская будет... так как они насчет покосу у нас все оченно маются, - покосу ему в Филинской нашей даче отвести, значит, и ступай с богом в Питер, - распоряжайся собой как знаешь! А что насчет теперь хозяйки... Так как у ней ребенок есть... барин не желает, чтобы он куда отлучен был от него... и кто теперь, выходит, окромя матери, может быть приставлен к своему дитю, и каким же манером ему брать ее с собой, невозможно-с!
Чеглов (с досадою перебивая его). Знаю я, любезный, без твоих советов, как говорить.
Бурмистр (в свою очередь перебивая его). Мало, судырь, знаете, извините меня на том; оченно мало знаете все эти порядки!.. (Обращаясь к Золотилову.) Вот вы, Сергей Васильич, братец теперь ихней, может, не поговорите ли им, да не посоветуете ли: теперь, через эту ихнюю самую доброту, так у нас вотчина распущена, что хошь махни рукой: баба какая придет, притворится хилой да хворой: "Ай, батюшко, родиминькой, уволь от заделья!.." - "Ступай, матушка, будь слободна на всю жизнь...", - того не знаючи, что вон и медведи представляют в шутку, как оне на заделье идут, а с заделья бегут. Мужик какой-нибудь, шельма, пьяница, без креста из Питера сойдет: вместо того, чтобы с него втрое спросить за провинность... "Дать, говорит, ему льготу на два года: пускай поправляется".
Золотилов. Это значит прямо баловать народ!
Бурмистр. Да как же, судырь, не баловать, помилуйте! Дворня теперь тоже: то папенькин камердинер, значит, и все семейство его палец о палец не ударит, то маменькина ключница, и той семья на том же положеньи. Я сам, господи, одному старому господину моему служил без году пятьдесят годов, да что ж из того?.. Должен, сколько только сил наших хватает, служить: и сам я, и жена-старуха, и сын али дочь, в какую только должность назначат! Верный раб, и по святому писанию, не жалеет живота своего для господина.
Лакей (входя). Ананий Яковлев там пришел: спрашивать, что ли, вы изволили его.
Чеглов. Зови!..
Лакей уходит.
Чеглов (Золотилову). Я просил бы тебя, Сергей Васильич, выйти.
Золотилов. Уйду, не беспокойся!.. (Идет, но приостанавливается.) Зачем же водку-то пить!.. (Пожав плечами, уходит.)
Из других дверей входит Ананий Яковлев.
ЯВЛЕНИЕ IV
Чеглов, бурмистр и Ананий Яковлев.
Чеглов. Здравствуй, Ананий.
Ананий Яковлев (молча кланяется и кладет на стол деньги). Оброк-с!