Шрифт:
*
Артем любил бабушку, а его младшая сестра - нет. Катька редко спускалась к ней в подвал - и то, если мама давала задание вымыть там полы, - а за спиной звала "злобной старой кошелкой". Она постоянно витала в облаках и мечтала, что, повзрослев, бросит поселок и отправится в Голливуд, где станет актрисой, как Софи Лорен, бабушка же, возвращая ее к реальности, предсказывала ей бедную жизнь в Горьких зорях и мужа-выпивоху. Это и злило Катьку, ведь не о такой судьбе грезило ее естество. К слову, баба Нина не была ясновидящей. Не являлась она и знахаркой или ведьмой, как некоторые считали. Она была чем-то иным. Так Артему казалось, когда он подолгу глядел на нее, наблюдал за пальцами, что орудовали спицами в устрашающем темпе и перебегали по петлям. По ловкости с ними могли сравниться лишь белки, перескакивающие с ветки на ветку. Ее руки живо творили вязаные покрывала с красивыми узорами, нарядные шарфы и коврики. В шестьдесят у бабушки отказали ноги, а к семидесяти годам она совсем ослепла, но все равно продолжила вязать, словно бросала вызов недугам и времени. В ее глазах что-то было. Бабушка наклонялась вперед в инвалидном кресле, будто пыталась отыскать Артема своими жидкими глазами, и в этот миг в них проскальзывало нечто неуловимое. Чужеродное. Такое чувство, что отворялась дверь в неведомый мир, другое измерение. Но вот она вновь садилась ровно, разматывала клубок, поддевала нить спицей, и на дверь уже была наложена печать. Он не сумел бы объяснить, что это, ни у кого в глазах не встречалось ничего похожего, однако чувствовал: между ним и бабушкой особая связь. Горькие зори Катька не покинула. Как и предрекала бабушка, она вышла замуж за местного забулдыгу и посвятила жизнь домашнему хозяйству. Уехал Артем. Но не в Голливуд, а в Санкт-Петербург, где, получив сертификат "эксперта-геммолога", стал работать с камнями и минералами. Однажды ему пришлось вернуться в поселок. В один из летних вечеров позвонила Катька и сообщила страшную весть: мать лишилась рассудка и столкнула бабу Нину в реку, привязав ее к инвалидному креслу пряжей, а сама повесилась в доме. Неизвестно, что там с особой связью, но в течение дня, пока Артем работал на ювелирной выставке, в груди у него ни разу не ёкнуло. Катя говорила ровно, без слез, будто бы и не переживала о случившемся. Его же новость выбила из колеи. Ранним утром следующего дня он сел на поезд, оставив в Питере жену с сыном, и сутки спустя очутился в объятиях Берильского вокзала. Приехал на похороны, а также для решения вопроса с принятием наследства. Катька встретила его на выходе. Не виделись они с тех пор, как тринадцать лет назад он покинул отчий дом, и хотя созванивались регулярно - раз в три месяца точно - Артем никак не ожидал, что за это время сестра поменяется так сильно. Из худющей невысокой девчонки, до которой даже страшно было дотронуться из-за опасения, что она упадет и разлетится на осколки, как хрупкая ваза, Катька превратилась в красивую пышную женщину. Да и не Катька она уже, а Екатерина - тридцать лет все-таки. Он сроду бы не узнал свою сестру, если б не лисья улыбка, свойственная ей с младенчества. Как-то мама сшила ей костюм лисички, который она одела на празднование Нового года в детском саду, вдруг вспомнилось ему. Тогда отец еще жил с ними. Катя была в просторном цветастом платье средней длины, ушитом на талии: наверняка, одном из тех, что смастерила сама. Помимо работы по дому, она занималась еще
– Если захочешь на кладбище, я тебя отвезу чуть позже. Сердце Артема кольнуло, ему даже не дали попрощаться с матерью. -Почему не дождались меня? -Она повесилась три дня назад. Смысла держать покойника не было. Да и негде. "Покойника", - такое впечатление, что Катя говорила не о родной маме, а о мало знакомом человеке - умер, ну и Бог с ним. Развернув машину, она выехала на соседнюю от вокзала улицу и понеслась по Берильску. Мимо проплывали деревья и прячущиеся в их тени магазины да пятиэтажки. Солнце было уже высоко, косматое, как голова старика, вставшего с постели. -Почему ты позвонила мне так поздно? -Я сама узнала об этом на следующий день после ее смерти. Тогда-то мне и сообщили, что она повесилась вчера. Артем отвернулся к окну. -А бабушка? -Ее пока не нашли. Артем вытаращился на Катю. -Эти, как их там... они ходят по берегу, закидывают в Метлушку сети, но безрезультатно. -С чего тогда взяли, что мама столкнула ее в реку?
– изумился Артем. -Она сама так сказала. Сосед, дядя Вова - помнишь его?
– утром он проходил позади ее дома и увидел, как мама бежала с реки. Она и заявила ему, что связала бабку и утопила в Метлушке. У Артема в голове не укладывалось, как такое могло произойти, а еще удивляло Катино отношение к этому. Ей как будто было все равно. В нем закипали чувства, в первую очередь - злость на сестру. Словно бы кто-то поставил чайник на плиту и забыл выключить, и вот вода яростно бурлит и пузырится. Но внезапно он понял, что не может винить Катю, ведь сам ни разу за тринадцать лет не приехал проведать мать и бабушку. Да, можно всё списать на то, что в Питере у него забот полон рот, однако теперь родных нет в живых, им уже ничего не объяснишь. Они с Катькой - два сапога пара. Как звенья в цепочке: отделились от остальных и всё - цепь уже и не цепь вовсе, а сломанная вещица, которая и яйца выеденного не стоит. В то же время Катя периодически помогала матери по хозяйству. Но не часто. Сестру можно понять, если подумать хорошенько: у нее своя семья и хлопот немерено, к тому же мать пила, выносить ее пьяный треп было трудно. Однако холодность по отношению к ней все равно не оправдывалась. Пагубное пристрастие у мамы возникло еще в ту пору, когда муж сел в свой трактор и на всех парах умчался с новой пассией в другой поселок. Артем помнил, как мама рыдала на кухне над грязной посудой, а он лежал на кровати, закрывая уши руками, моля Бога, чтобы началась гроза, и отца молнией с небес пришибло, или чтоб трактор перевернулся по дороге. Нехорошо так об отце, но что он мог с собой поделать? Тогда же маме стало известно, что баба Нина, оказывается, и не мать ей, а чужая тетка, она взяла ее младенцем в детском доме и вырастила. Каково это в сорок лет узнать, что тебя воспитывал посторонний человек? Катька, между прочим, после этого совсем обозлилась на бабу Нину, а Артема новость не особо тронула: он все равно любил бабушку, пусть даже она ему и не родная. Машина ворвалась в жаркое марево загородных полей, оставив Берильск позади. Синий потертый указатель на обочине известил, что до Горьких зорей осталось пятнадцать километров. Здесь асфальт сменился гравием, дорога стала узкой, посевы кукурузы и подсолнухов сжимали ее с двух сторон, словно хотели соединиться друг с другом. Початки шуршали, перешептывались и качались на ветру, как танцующие пары. -Я писал письма, - нарушил тишину Артем.
– Мама их получала, не знаешь? У них с бабушкой не было телефона: ни стационарного, ни, тем более, мобильного, поэтому Артему приходилось общаться с ними на бумаге. На последние письма ответа от матери так и не пришло. -Получала. Спустя пару минут вновь обрушившегося молчания Катя сказала: -Ты можешь остановиться у меня. Колю я предупредила. Коля - ее муж. Катька рассказывала, что, напившись, он, бывает, гоняет ее по дому, но она, как показало время, не из робкого десятка и тоже дает отпор. Однажды Катя тюкнула ему по башке скалкой, да так сильно, что желание пить у него отпало недели на три. -Нет, я домой, - проговорил Артем.
– Как он поживает? -А? -Коля твой. -Воюем.
– Катя закурила. Видеть это для Артема было так же странно, как заглянуть в зеркало и впервые обнаружить, что в действительности он - обезьяна, одетая в рубашку и джинсы. "Все меняется, - единственное объяснение, какое он нашел.
– Как все меняется!". Небольшие перемены коснулись и поселка. На подъезде к Горьким зорям дорога стала совсем никудышной. Машину качало, как лодку на волнах - еще немного и пассажиры вылетят за борт и утонут. Дорога тут всегда была такой, сколько Артем себя помнил. Власти Берильска выделяли на ремонт скудные крохи, на которые можно было купить разве что мешок картошки, и то если занять денег на стороне, чтоб хватило. Однако сам поселок немного разросся. Их встретили небольшие кирпичные домики с ухоженными садиками, следом за ними расположилась первая в истории Горьких зорей многоквартирная трехэтажка. Дальше ситуация возвращалась в привычное русло: приземистые избы, отсвечивающие окошками, пыль, вылетающая из-под колес и облаком уносящаяся прочь, стайки бегающих детишек, ухабы и кочки - таким поселок и был запечатлен в сознании Артема. Правда, Катя поведала, что в центральной части - там, где Метлушка делала крутой поворот и протекала сквозь селение - организовали парк в честь героев, сложивших головы в бою во время Великой Отечественной Войны. Их дом находился в другом конце на склоне. Он был невелик, крепко скроен, крыт шифером и по размерам немного превосходил большинство остальных домов, обосновывавшихся тут. Те накренились в разные стороны, будто бы много лет назад их принес сюда вертолет и скинул с высоты, так они и остались стоять, из последних сил удерживая равновесие. Катя притормозила у ворот, и Артем вышел из машины, захватив дорожную сумку. Краска на калитке кое-где полиняла и выгорела, из синей став бледно-серой с едва заметным голубым оттенком, в заборе виднелись прорехи, из-под ворот выбивался бурьян. -Ключ у тебя?
– поинтересовался Артем.
– Ты заходила в дом? -Там открыто. Внутри я не была. -Почему? Катя поерзала, словно ей внезапно стало холодно, хотя стояла невыносимая жара. -Не хочу. Затем она предложила Артему прийти вечером на ужин и уехала, взметнув клубы пыли, которые, точно простыни, гонимые диким шквалом, разлетелись по окрестности. Вдоль улицы тянулись провода, с полдюжины ворон разбили на них свой лагерь. Когда Артем отворил калитку, скрипнувшую так громко, словно кто-то наступил кошке на хвост, и вошел во двор, эти пташки взглянули на него исподлобья. Здесь царило запустение. Крыльцо провалилось, по ступенькам следовало подниматься аккуратно, чтобы случайно не проехаться носом по доскам, трубу пришлось подпереть брусом. Возле дома и за ним был полный бардак: тут вам и перевернутая ванна, на которой проросла трава, и огород, весь в бурьяне, бревна и ведра, раскиданные везде. Отхожее место, примостившееся в дальнем углу двора, навалилось на забор. Поджечь бы все это, а потом вывезти золу и отстроить заново, чтобы не мучиться исправлять и подделывать. За спиной кто-то грозно зарычал. Заходя во двор, Артем не обратил внимания на будку у ворот, из которой сейчас наполовину высунулся коричневый беспородный пес. -Рекс!
– воскликнул Артем и, присев на корточки, поманил его к себе. Он помнил пса щенком, теперь же тот вымахал до размеров немецкой овчарки. Надо же, еще жив. Рекс выбрался наружу и залаял, но потом, опасливо принюхиваясь, подошел к Артему, и когда тот потрепал его за ухом, завилял хвостом. Интересно, помнил ли Рекс его? В самом доме было не лучше, чем во дворе. Казалось, будто здесь порезвилось стадо лосей. Едва Артем открыл дверь, в лицо ему пахнуло стариной. Почти вся мебель побитая, старая, точно ее вытащили из древних захоронений, занавески изъедены молью. Как они тут жили без него? Ответ пришел сам собой: так и жили. Существовали. Тем не менее, на Артема нахлынули чувства. Тут он провел детство, и дом этот, так или иначе, был ему дорог. Сумку он оставил у порога, где были раскиданы продукты, вывалившиеся, по всей видимости, из матерчатой авоськи. Вторая сетка такого же покроя стояла рядом, заполненная провизией. Дом содержал две комнаты: первая, куда вела дверь из коридора, была кухней, вторая - спальней. В ней у стены стоял плюгавенький диванчик, на котором раньше спали Катька с мамой, и кресло-раскладушка, где размещался по ночам Артем. Окна в этой части дома закрывали виноградные лозы, протянувшиеся по стенам с наружной стороны, однако щелочки, пропускающие свет, позволили Артему увидеть, что пол истоптан. Немало ног прохаживалось по нему за последние дни: именно тут мать лишила себя жизни. Привязала к потолочной балке веревку, оттолкнулась от Артемова кресла и повисла в воздухе. Дверь в подвал, где жила бабушка, находилась на кухне за печкой, открытая. Раньше мать регулярно белила печку, чтобы придать ей божеский вид, сейчас же побелка пошла трещинами, словно сверху на печь наступила нога исполина. Мама решила разместить бабу Нину внизу после того, как та перестала ходить. Она сидела на судне, положенном поверх сиденья инвалидной коляски, без трусов и штанов, накрытая лишь покрывалом, а потому от нее всегда пахло. Старым немытым телом и экскрементами. Артем задался вопросом: из-за чего мать осмелилась убить ее? Ему представилось, как она, в край обезумев, катит бабушку по тропинке к реке, а та вертит головой из стороны в сторону, пытаясь хоть что-то разглядеть тусклыми, будто наждаком обработанными глазами, в руках зажаты спицы и незаконченное изделие. Умоляла ли баба Нина ее остановиться? Он встряхнул головой, отгоняя видение, и тут у него возник новый вопрос, требующий нешуточных размышлений. Каким образом мама вообще вытащила ее из подвала? Артем помнил, как бабу Нину спускали по ступеням двое мужиков, а он поддерживал кресло сзади. Может, сперва она прикончила бабушку на месте, а тело бросила в Метлушку? Но для чего тогда ей понадобилось привязывать ее к каталке? Его внимание привлек коврик у черного провала двери, ведущей в подвальное помещение, и мысли упорхнули, как бабочки, застигнутые врасплох. Из однотонного зеленого половика, какой обычно кладут на входе, торчали нити пряжи, красные, серые, желтые. Словно их нарочно вплели туда. Некоторые из них тянулись к двери и терялись во тьме. Артем наклонился и пригляделся получше. Ну да, нитки были вшиты в плетение ковра и даже создавали некое подобие узора. Он попытался поддеть коврик ногой, но ничего не вышло, будто тот слишком долго пролежал здесь и сросся с полом. Чтобы отодрать половик, потребовалось определенное усилие. Он словно поднял полено, под которым приютилось гнездо червей. Вот только на самом деле это были не черви, а ворох ниток, въевшихся в доски, некоторые потянулись следом за материей - со стороны казалось, что какое-то неведомое существо открыло слюнявую пасть. Вырвать пряжу из досок тоже не получилось. Такое впечатление, что кто-то насквозь прошил пол здоровенной иглой. Осмотревшись, Артем заметил красные нитки и под столом на кухне, и у порога. Они тоже накрепко врезались в дощечки. Он ходил из комнаты в комнату, сгорбившись, как старик, вглядываясь под ноги и обнаруживая выступающую пряжу по всему полу. За шкафом с одеждой нитки перевязались между собой, точно паутина, и прошнуровали стену от основания до потолка. Он никак не мог понять, что же это такое. Шорох снизу донесся так неожиданно, что Артем аж подпрыгнул. В подвале кто-то есть. С минуту постояв и не услышав больше ни звука, он вернулся к двери и, пошарив по стене, щелкнул выключателем. Лампочка в подвале моргнула, затем зажглась, скудно озарив пространство. Шорох повторился, точно свет распугал посилившихся под домом упырей, послышался писк, потом все затихло. -Мыши, - выдохнул Артем, от сердца немного отлегло. Он преодолел дверной проем, чуть сошел вниз и пригнулся, чтобы с высоты оглядеть помещение. Пряжа спускалась по ступеням и волокнами свешивалась с лестницы. Всю центральную стену занимал вязаный гобелен разных цветов, будто у бабушки не хватило ниток одного оттенка, потому пришлось использовать другие, чтобы завершить начатое. Тем не менее, даже на нем были узоры, кружева и ажурные рисунки. Видимо, пряжа у бабы Нины все-таки закончилась и в ход пошли подручные средства. Снизу полотно был сшито из лоскутов тряпок, кое-где виднелись островки парусины, это означало, что бабушка пустила на поделку свой матрас или подушку - а может, и то, и другое вместе: каркас кровати стоял голым, пружина вдавлена внутрь. В детстве бабушка учила его вязать, однажды она проронила фразу, которая почему-то укоренилась в памяти: "Раз с матерью твоей не вышло, может, из тебя будет толк". Ему вспомнилось, как они вместе сидели за столом у окна, связывая какое-то непонятное бесформенное изделие. Хоть бабушкиного мастерства Артем не имел, получалось у него вполне сносно. Став постарше, он бросил это дело, решив, что вязание - прерогатива девчонок. Артем ступил на цементный пол. Воздух был затхлым и влажным. Обитавшая здесь тишина казалась издевательской, она скрадывала даже звуки от его шагов. На глаза ему попались спицы, вдетые в петли незаконченного полотна, и, о Боже, крыса, распятая в нижней его части. Живот ее был разодран, внутренности сплелись с полосками ткани и составляли одну из частей узора. Тело животного уже ссохлось, но не разложилось. Артем отшатнулся, словно она зашевелилась и приветствовала его кивком головы. Он хотел броситься к лестнице и выскочить отсюда, но помедлил, заметив, что вязаный гобелен не висел на крюках или гвоздях, он вообще не был прикован к стене: нитки цеплялись за потолок. Нет, они проходили сквозь него! Чтобы убедиться в этом, Артем взялся за кончик полотна подальше от мертвой крысы и слегка отодвинул от стены. Так и есть! Каким-то образом, ткань проникла через цемент прямо на верхний этаж. Не веря глазам, он потянул ткань на себя, но она не поддалась. Только сейчас Артем обратил внимание, что потолок испещряли нити, одни перекрестились друг с другом, как змеи, которых во время брачных игр внезапно настигла смерть, другие, прядями спадая вниз, зависли в воздухе, точно сосульки или сталактиты в пещере. Он будто бы оказался в сумасшедшем доме, где кто-то из душевнобольных, забывший человеческую речь, нашел способ донести свое послание миру посредством клубка ниток. Только что это было за послание? Артем решил проверить, не почудилось ли ему это, и висящее в подвале полотно на самом деле прошло сквозь пол, как бестелесная сущность, для чего вернулся в дом. Но, сдвинув немного шкафчики с кухонной утварью, прислоненные к стене, убедился, что глаза его не подвели. Материя вырастала из досок, как чудовищный цветок, которому не требуется почва, врезалась в стену и, по всей видимости, продолжала свой путь на улице. Невероятно! Выбежав во двор, Артем прошел вдоль дома, шурша травой, и припал к земле в том самом месте, где, по его расчетам, ткань выбиралась наружу, точно пленник, нашедший лазейку и сумевший освободиться. И действительно: вязаное полотно просочилось сквозь стену, как вода, цветные пряди терялись в густой траве, исчезали под слоем почвы и вновь возникали на поверхности. Он последовал за ними и очутился у забора, где ткань пробила брешь. Дощечки в этой части разошлись в разные стороны, словно пропуская бурный поток. Рядом росший куст крыжовника, увидел Артем, был опутан пестрой бахромой. Полотно покидало территорию двора и уходило на проезжую часть. Забор был невысоким, и Артем ловко перемахнул через него, не отрывая взгляда от своего проводника. Со стороны ткань можно было и не увидеть: буйные заросли скрывали ее от посторонних глаз, к тому же периодически пряжа зарывалась в землю, как будто прячась от света. На проезжей части изделие втоптали в дорогу колеса машин, это означало, что здесь оно появилось не день и не два назад. Кое-где поделка порвалась, выпучив наружу распустившиеся нитки. Стоя на дороге, чувствуя, как солнце печет спину, Артем проследил взглядом за этой бесконечно длинной ковровой дорожкой, насколько позволяло зрение. Она проходила меж домами и, если не меняла курса, двигалась прямо в лесную чащу. Он не сомневался, что рукоделие это принадлежало бабушке. Вот только как она вытащила его на улицу и расстелила по земле? И куда оно ведет? Только он хотел пойти по следу полотна, как на него упала тень. -Здравствуй, сынок, - произнес мужской голос. Артем, словно во сне, оторвался от созерцания дороги. Перед ним стоял худощавый старик в потертых джинсовых шортах и широкой майке болотного цвета. На ногах - резиновые сапоги, все в навозе, голова на тоненькой морщинистой шее спряталась в панаму, как черепаха в панцирь. Прямо-таки пугало огородное, сошедшее со своего столба и прохаживающееся по поселку. Приглядевшись, Артем узнал знакомые черты лица. Дядя Вова! Разум тут же выудил из архива памяти воспоминания о том, как дядя Вова брал его с собой рыбачить, и пока они сидели на берегу, закинув удочки в воду, рассказывал жуткие истории о русалках и утопленниках, ночами выбирающихся на сушу. Сам он жил на той же улице, чуть подальше от их дома, у кромки леса. Старик дымил папиросой, влажные глаза поблескивали, как горный хрусталь, пролежавший в земле не один век, руки держали удочку и металлический бидончик. -С приездом!
– сказал дядя Вова и щелбаном стряхнул пепел с папиросы, не вынимая ее изо рта. Загорелое - почти черное - лицо расплылось в добродушной улыбке. Артем тоже обрадовался ему. Однако странные обстоятельства навели смуту внутри него, и вместо приветствия он, указав на вязанное полотно, спросил: -Вы видите это?!
– голос прозвучал громко, в него вплелись некрасивые визгливые нотки. На лице дяди Вовы отразилось недоумение. -Тряпку-то?
– уточнил он.
– Ну, вижу. -Откуда она здесь? -Да кто ж ее знает-то, сынок? Бросил, поди, кто. Артем метнулся к нему с горящими глазами и схватил за локоть. Кожа была холодной и обмякшей, как раскисшее тесто. -Глядите!
– Он повел дядю Вову по дороге к забору, на ходу поддевая полотно ногой и взбаламучивая пыль.
– Видите? Оно идет из нашего двора.
– Он указал на дом.
– Прямо оттуда. Вылезло из стены. -Из стены, говоришь? Артем принялся рассказывать старику о том, что нашел в доме: о пряже, вплетенной в коврик, гобелене, висящем в подвале, голом каркасе кровати и даже о крысе, запутавшейся в нитках, как рыба в сетях. Однако язык словно отнимался, изо рта выходила бессвязная речь. В этот миг он напоминал ребенка, который старался на пальцах объяснить взрослому нечто невероятное, не укладывающееся у него в голове, но не мог из-за переизбытка чувств. Эта неспособность его раздражала. Дядя Вова глядел на него с печалью. -Я сожалею о твоей маме, - вдруг сказал он.
– Она была хорошей женщиной. Упокой, Господи, ее душу. Артем умолк на пару секунд. Почему-то эта фраза вывела его из себя. Он пытался сообщить дяде Вове о странных вещах, творящихся тут, а тот его не слушал. Да еще и сожалел он лишь о матери, а на бабушку, которая умерла не своей смертью, ему было наплевать. -А баба Нина, значит, была плохая! -Ты не кипятись, сынок. Сам знаешь, что бабка твоя - не подарок. Намучилась с ней матушка, ой как намучилась. -Много вы знаете! -А что ж не знать-то. Я порой помогал ей, матери твоей. То в магазин сходить, то дров наколоть. Слыхал, о чем они толкуют. В лес ее бабка посылала зачем-то. И мне однажды сказала в лес идти и яму рыть. Из ума она выжила, ясное дело. Не выдержала мать твоя. Это точно, не выдержала, потому и...
– дядя Вова махнул удочкой в сторону Метлушки. Мысли, словно вестники, разносящие беду, принесли Катины слова о том, что дядя Вова встретил мать аккурат перед тем, как она перетянула шею веревкой и спрыгнула с Артемова кресла. Возможно, даже за пару минут до этого. Встретил и не остановил. Где-то в груди внезапно возникла и разразилась дождем злость на этого человека. -Как вы могли не остановить ее?!
– вспылил он. Дядя Вова отступил на шаг точно человек, перед носом которого нежданно-негаданно появилась стена. -Почему вы позволили ей совершить с собой такое?! -Так кто ж знал, что у нее на уме!
– Старик тоже повысил тон, в голос закралась обида.
– Вот вижу: бежит она с реки, запыхалась вся, а я корову пастись вел, как обычно по утрам. Вон там проходил.
– Он направил удочку на безлюдную пустошь за домом.
– Спросил, чего это она носится с утра. Мать твоя мне и заявила, мол, бросила бабку в Метлушку. "Все, не могу больше, дядя Вова!". Вот так прям и сказала. Связала, говорит, и бросила! Дрожащей рукой дядя Вова вытащил папиросу и с размаху кинул в пыль. -Я к реке побежал - ни следа бабки! Тогда и подумал, что, может, она несерьезно. Поругались, с кем не бывает. Я и не стал лезть к ним: бабы цапаются, а мужик всегда крайний. Теперь старик выглядел так, будто хотел прилечь. Артем ничего не ответил ему на это и, резко развернувшись, пошел к дому. -Ты не сердись, сынок!
– услышал он за спиной.
– Я ж не хотел, как хуже. Я ж не знал! Артем зашел во двор и с силой хлопнул калиткой.
*
Дома у Кати было чистенько и уютно. Ужин получился очень вкусным. Коля весь вечер шутил, но по большей части шутки выходили кособокие, неуместные, Катя даже шикнула на него. Вообще-то муж сестры оказался не таким плохим парнем, как рисовало воображение Артема, и отношения с Катей у них были вроде бы ничего. Он работал автомехаником в собственном гараже, чинил машины, и руки у него были черными. Он их, конечно, помыл перед трапезой, но машинные масла так крепко въелись в кожу, что не выведешь. Артем поблагодарил сестру за еду, добавив, что она хорошая хозяйка, а Коля усмехнулся, но без злого умысла, как показалось Артему, - просто он хотел в очередной раз пошутить. Катя отправила его в другую комнату смотреть телевизор, а сама убрала со стола и села рядом с Артемом. Они обсудили насущные вопросы, в том числе по какой цене продавать дом, и договорились завтра отправиться в Берильск к нотариусу для принятия наследства. Земельный участок был небольшим, много денег с него не выручить, к тому же если поделить на двоих, выходили вообще копейки, однако, что есть, то есть, как говорится. -Я вот что хотел с тобой обсудить, - сказал Артем позже.
– Ты не думала, как мама смогла в одиночку поднять бабушку из подвала? Катин взгляд устремился на стол, сама она будто бы напряглась и потеребила пальцем кусочек надрезанной скатерти. -Думала, - ответила она.
– И ни к чему не пришла. -Вот и я тоже. Катя остановила его жестом руки. -К чему этот вопрос? Дело сделано, ничего уже не вернешь. Стоит ли раскапывать прошлое, как старую могилу? Как бы не завоняло. -Постой. По-твоему, это нормально, что нашу мать заклеймили убийцей? Если удастся доказать, что ей не по силам было... -Ты считаешь, что здесь какой-то заговор?
– Катя подняла глаза и посмотрела на него в упор. Лицо у нее нежное, а взгляд тяжелый, холодный, как морозильная камера.
– У бабки ничего не было, кроме жалкого разваленного дома и огорода размером с куриное дерьмо. Кому нужны эти гроши! -Катя! -Что "Катя"? Я всю жизнь Катя!
– Ее голос был таким жестким, что из него можно было бы сделать кочергу, чтоб мешать уголья в печи. Она сощурилась.
– Ты как будто живешь в другом мире, Артем, ей-богу. Мать сама призналась во всем, а ты гнешь свое! Заговор здесь, видите ли. Дверь на кухню открылась, и в проеме показалась Колина голова. -У вас тут все нормально?
– спросил он с улыбкой. Артем кивнул, а Катя отвернулась к окну, пальцы продолжали трогать кусочек скатерти. Коля затворил дверь, и сестра вновь вонзила в Артема взгляд. -Я тебе расскажу, как они тут жили, хочешь? Чтоб у тебя последние сомнения рассеялись. Расскажу, как бабка говорила маме, мол, жалеет, что удочерила ее, поскольку толку из нее не вышло, как била ее, когда та приносила еду, швыряла в нее тарелки, разбивала посуду. А как оскорбляла ее при этом, желаешь знать? "Дрянь", "дешевка", "тряпка", "муж и дети тебя бросили", "размазня", "алкашка", "ты никому не нужна", "внуки будут плевать на твою могилу, когда ты сдохнешь"! Катя часто задышала, руки ее тряслись. Артем глядел на сестру с таким удивлением, словно у нее изо рта выбралась жаба и села с ними за одним столом, подперев голову лапкой. Только то было намного хуже, чем просто жаба: на него вдруг свалилось бремя вины, тяжелое, точно туго набитая сумка. -Из-за чего она так обозлилась на маму?
– Слова дались ему с трудом, во рту пересохло, будто там образовался участок пустыни. -Свихнулась она.
– Катя все-таки оторвала кусок скатерти, который теребила в руках.
– Да и черт с ней. Кому предназначалась последняя фраза, скатерти или бабе Нине, Артем уточнять не стал. -Бабка всё говорила маме, мол, нашла то, что так долго искала, и та должна - нет, просто обязана - ей помочь. Собственно, и взяла она маму из детского дома ради этого "особого дела", - Катя горько усмехнулась.
– Якобы не зря она поселилась в этом поселке, так как здесь, по ее расчетам, находилось то, что ей нужно, только это нечто надо раскопать. Артема бросило в дрожь. -Дядя Вова тоже сказал сегодня, что бабушка просила его что-то выкопать в лесу. Катя развела руками, как бы говоря: "Вот видишь, все сходится". -Не знаю, что уж там она нашла - да и как могла найти, она же слепая была - но мама не вдавалась в подробности и ей не помогала. Артему неожиданно вспомнилось вязаное полотно, бесконечно длинное, как Метлушка, уходящее в лесную чащу. Где оно образовало свое устье? -А еще она будила маму среди ночи, - продолжала сестра.
– Кричала из подвала своим противным старческим голосом. Просила выпустить ее оттуда, позволить ей отправиться в лес, а когда мама отказывала, умоляла ее хотя бы сходить на улицу, посмотреть на звезды и рассказать ей о них.
– Катя наклонилась к Артему.
– Мать все время была на нервах, понимаешь? И под конец нервы у нее сдали. Артем попытался обдумать сказанное, однако разум сознательно отвергал эту информацию, не желая анализировать, настолько абсурдной и неестественной она была. Такое ощущение, что речь шла не о той бабе Нине, которую он знал, а о какой-то другой. Чужой. Ни мама в письмах, ни сестра по телефону никогда не поверяли его в это. -Почему ты так ненавидишь бабушку?
– спросил он. Сестра выпрямилась, на лице появилось насмешливое выражение. -А за что мне ее любить? Я доброго слова от нее не слыхала. И мама с ней только страдала, - ответила Катя.
– Я рада, что она умерла. Эти слова ударили так больно, как может только выстрел в упор. -Не смотри на меня так! Она не человек, понимаешь? Я не знаю, как такое возможно, но она не человек. Ведьма! Нет, хуже, чем ведьма. Она - что-то страшное.
– Катя уронила голову на руки, словно на нее давила зловещая тайна. -Что ты такое говоришь? -Мама не хотела ее убивать, - она запнулась, а затем еле вымолвила: - И я не хотела. Артем обомлел, по спине побежали мурашки, а глаза на лоб полезли. -Катя, ты тоже...
– Он вскочил прежде, чем она дала положительный ответ. Стул с шумом свалился на пол. -Но я ни о чем не жалею, ясно тебе?
– Голос у сестры сделался такой, как в ту пору, когда она была маленькой девочкой и плакала по пустякам. В соседней комнате послышались торопливые шаги, затем из-за двери снова выглянул Коля. -Уйди и дверь закрой!
– крикнула Катя. Он нахмурился, но повиновался. Сестра тем временем смахнула слезы, собралась и даже приосанилась. В глазах показался жесткий блеск, какой бывает у старинного серебра. Катя рассказала, что в то утро привезла маме продукты и, заходя во двор, увидела, как та пулей вылетела из дома и упала с крыльца. Она была пьяна и дрожала, точно осиновый лист. "Останови ЭТО", - взмолилась мама, указывая на дом. Катя поднялась по ступеням, а когда вошла внутрь, от испуга уронила сумки. Дверь в подвал была распахнута, в проеме виднелись руки, схватившиеся за косяки. Через мгновение показалась их обладательница: баба Нина выбиралась на поверхность, точно покойник из могилы, хрипя от напряженных усилий. Позади нее Катя заметила ворох перекрещенных ниток, похожих на разноцветную гигантскую паутину, именно они помогли бабушке подняться наверх. Сперва Катя не могла пошевелиться, это настолько поразило ее, что ноги словно вросли в пол, а когда инвалидное кресло поехало прямо на нее, ступор прошел. Она пнула его ногой - баба Нина закружилась по кухне, точно в вальсе, ругаясь и сыпля проклятиями, затем врезалась в стол и, не мешкая, стала шарить по нему руками, пока, наконец, не наткнулась на нож. Катя в два прыжка достигла подвала, схватила эти самые нитки, которые, как ей почудилось, извивались в руках, словно живые, и вырвала часть из общей массы. В это время, собрав остатки воли, на помощь пришла мать. Вместе им удалось выбить у бабушки нож и связать ее в кресле, чтобы она не смогла причинить никому вреда. Тогда же их и посетила мысль избавиться от нее. Раз и навсегда. Переглянувшись, они поняли друг друга без слов. Артем слушал с раскрытым ртом. -Мама считала, что в бабку вселился демон. Мне же кажется, что это не так: она сама была демоном. Я сунула ей в рот тряпку, и мы на бегу покатили кресло к реке. Потом я по берегу прошла на другую улицу и вернулась домой. Все получилось спонтанно, заранее мы ничего не планировали. В тот момент я и не догадывалась, что мама покончит с собой.
*
Луна поднялась высоко. В окнах избушек погас свет, и в окрестностях сделалось темно, как в преисподней. Будто бы черные воды подземной, не видевшей солнца реки разлились по улицам поселка. Ночь тяжким камнем легла на Горькие зори. Артем не мог уснуть и постоянно ворочался. Катя предложила остаться у нее, но он предпочел отправиться домой, чтобы все обдумать в одиночестве. Вот только думать было не о чем. Сестра права. Прошлое ворошить не стоит, а то может завонять.
Но как быть с этой правдой? Артем не знал и злился на Катю за то, что она решила ее озвучить. В полудреме он снова услышал шорох внизу, и ему представились бабушкины пальцы, выползающие из подвала и скребущие по косякам с неприятным, бросающим в дрожь звуком.
"Это всего лишь мыши", - успокоил он себя и тут же вспомнил о мертвой крысе с разодранным брюхом, висящей на нитках. Артем вздрогнул и открыл глаза. Господи, он уснет сегодня или нет? В темноте виднелись очертания кресла, которое послужило матери эшафотом. Спинкой оно было прислонено к стене и походило на сгорбленного карлика. Внезапно Артема посетила мысль, что сейчас он дышит воздухом, состоящим из последних вздохов мамы и бабушки.
Во сне к нему пришла баба Нина. Точнее не пришла, а приползла в виде огромного паука, быстро перебирая длинными руками и ногами по прядям перепутанных ниток. У нее было восемь глаз, тоже как у паука, расположенных в два ряда на голове, которая слилась с телом, и все они затянулись белой пеленой. Но Артем все равно знал, что баба Нина видит его. Видит своим аномальным внутренним зрением, которое позволяло ей вязать, когда она была жива. Бабушка силилась что-то сказать ему, сообщить какую-то важную весть.
Артем тут же проснулся, а потом лежал без сна до самого утра, прислушиваясь. Боясь, что его обострившийся слух может разобрать за привычными скрипами старого дома другие звуки, едва различимые и такие пугающие. Откуда-то из недр сознания вынырнуло ощущение, что баба Нина жива. Он никак не мог подобрать ему рационального объяснения, поскольку понимал, что такого просто не может быть, однако убеждение это крепло с каждым часом, как растущее дерево.
С рассветом он захлопнул дверь в подвал и подпер ее стулом, после чего долго стоял на крыльце, внимая пению петухов и глядя, как восходит солнце, окрашивая пурпуром небеса. Звезды здесь, в Горьких зорях, в отличие от Питера, ясные, выразительные, даже видны созвездия и млечный путь, пересекающий бездну неба. Рекс лежал рядом, уперев голову в лапы. Добрый, верный пес.
В восемь часов Артем сходил в магазин, купил кое-какие продукты, позавтракал дома и накормил собаку. Катя появилась через час, и они поехали в Берильк, как и договаривались накануне. Всю дорогу ни он, ни она не проронили ни слова - мучимые собственными демонами, оба были погружены в угрюмые мысли.
У нотариуса сестра неожиданно для Артема отказалась от своей доли наследства. Что это было - залог его молчания или подтверждение того, что убийство бабушки не преследовало корыстных мотивов, он не знал и выяснять не захотел. После вчерашнего разговора его одолела апатия, он чувствовал себя опустошенным, как кувшин, в котором высохла последняя капля влаги.
Весь день Артем приводил дом в порядок, чтобы хоть как-то отвлечься от мрачных дум. В перерыве между делами он позвонил жене сообщить новости, за исключением их с Катькой общего секрета. Он еще не решил, что делать с этой тайной. Катя, кстати, больше не звонила и не приезжала.
За домом, после участка пустоши, находился небольшой подлесок с извилистой тропкой, густо заросшей по обеим сторонам кустами. Если пройти по ней, то можно выйти к руслу реки. По этой тропе мать и Катя прокатили бабушку, чтобы скинуть в зеленую воду с полуразваленного мостика. Небо заполонили курчавые облака эпохальных размеров с синеватыми днищами. Берег сплошь зарос деревьями, и там было гораздо темнее, чем на тропе, потому что деревья стояли вплотную друг к другу, заслоняя свет. На грязи, у моста, Артем заметил тонкие полосы, похожие на следы от колес инвалидной каталки, и ему сделалось дурно. Не надо было сюда приходить.
В траве блеяли лягушки, что-то плеснуло в воде, а Метлушка мирно текла, ни о чем не ведая. Течение у реки сильное, бабушку могло утащить далеко за поселок, либо коляска утянула ее на дно. Он же не верит в самом деле, что она жива?
Артем кинул в реку пару камней и вернулся назад. На дороге опять увидел торчащие из земли куски материи, убегающей за поселок, но за ней не пошел, боясь найти то, к чему она вела. Может, позже. Не сейчас.
Под утро его ноги что-то коснулось. Холодное и влажное. Проснувшись, он не сразу понял, где находится, а когда осознал, его пронзил ледяной ужас, словно северный ветер подул в лицо.
Артем хотел встать с кровати, но не смог пошевелить ногами. Что-то крепко его держало. Откинув одеяло, он сумел различить лишь смутные очертания: плоское нечто навалилось на ступни, и те пропали в черноте, словно их никогда и не было. Существо шуршало и будто бы причмокивало. Артема одолела паника. Брыкаясь, он попытался вырваться, но не сумел: лишь повалился на спину и больно ушибся головой о подлокотник. Тогда, пошарив рукой у подушки, он схватил телефон. Посветил в ноги и весь внутри застыл. Вот как рука отнимается, если на нее лечь во сне, так и у него душа онемела. Чудовище, слепленное из веток, хворостин, листьев, стебельков травы и молодых деревьев, залезло на него, опутало ноги. Хватка была стальной, упругие ветки с силой сжимали кожу. Оно напоминало ковер, который какой-то безумец связал из растительности, и тот зажил своей скверной жизнью. Другой конец его терялся в темноте за дверным проемом. Артем с ужасом обнаружил, что в кошмарном полотнище запутались тушки птиц, мышей, белок и даже лисицы. В тех местах, где тела были разодраны и выпотрошены - внутренности их, как и у крысы в подвале, завились с ветками в жуткие косички - плетение окропилось кровью.