Горький дым
Шрифт:
— Как будто знакомый мужчина.
— Пустяки, — возразила она. — Что у тебя с паном Зиновием?
— Он же сказал.
— Ну смотри...
— Подожди немного.
— Очень тебя прошу, будь осторожен.
— Что со мной случится?
— Пан Зиновий такой... — она запнулась. — Ну способен на все.
— Преувеличиваешь, дорогая, кое-что можем и мы.
— Мое дело предупредить. — Максим почувствовал, что Стефа напряжена.
— Буду, — пообещал и засмеялся.
...Утром Рутковский позвонил Лодзену.
— Какое еще срочное дело? — пробурчал полковник, однако согласился принять Максима. Он понял суть дела буквально после нескольких слов и спросил: — Сколько хочет урвать этот негодяй?
Максим назвал сумму. Полковник присвистнул.
— Ого! — сказал он.
— Лакута не уступит.
— Ну хитер! — вдруг оживился полковник. — И все же мы должны быть уверены в истинной ценности списка. Сделаем так: пусть назовет подряд десять фамилий. Понимаете, подряд, а не вразброс — десяток своих людей у него могут быть и так, а список составлен или по алфавиту или по групповому принципу. Тут он нас не оставит в дураках: мы поручим своему человеку проверку. И знаете кому, — оживился он вдруг, — вашему брату.
— Юрию?
— Мне нужен человек умный и с деловой хваткой.
— У него же дела...
— У нас у всех дела, однако, когда затронуты высшие интересы!.. — сказал полковник с пафосом, а закончил совсем прозаично: — Кроме того, мы ему хорошо заплатим.
Рутковский подумал, что все складывается благоприятно. Юрий доверяет ему, и о результатах поездки он узнает из первых уст.
— А он справится? — спросил.
— Не волнуйтесь, — уверил полковник, — дело не очень сложное, и мы постараемся помочь господину Сенишину.
Во время обеденного перерыва Рутковский позвонил Олегу и договорился о встрече на завтра — вечером планировал снова заняться копированием секретных документов.
Встреча состоялась на шоссе, которое вело к Гармиш-Партенкирхен. На сорок первом километре Максим съехал на обочину, поднял капот и сделал вид, что копается в моторе. Машины пролетали рядом с ним, не снижая скорости, — наконец он увидел и белый «пежо». Олег ехал не очень быстро, километров семьдесят в час, он даже не взглянул на «фиат» Максима, проехал не останавливаясь. Рутковский подождал несколько минут и, уверившись, что за Олегом нет хвоста, двинулся следом.
«Пежо» стоял метрах в двухстах в стороне от шоссе, в густом подлеске.
— Что случилось? — Олег даже забыл поздороваться.
— Не волнуйся.
— Мы же договорились: встреча лишь в крайнем случае.
— Так и есть — срочное дело.
Олег открыл дверцу «пежо»:
— Садись в середину.
Максим немного удивился таким методам предосторожности, однако возражать не стал. Олег включил радио и лишь тогда повернулся к Рутковскому.
— Нужно связаться с Центром, — пояснил Максим и рассказал о событиях последних двух дней.
— Завтра сообщу в Центр, — пообещал Олег.
Рутковский в душе немного обиделся: он ожидал, что Олег хотя бы как-то выскажет свое отношение к его, Максима, умению ориентироваться в обстановке, ну и похвалит, он не ребенок, ему не нужна похвала, но так, хотя бы несколько подбадривающих слов... А вместо этого сухое: проинформирую Центр...
Он передал Олегу копии документов, тот молча спрятал их и только тогда сказал:
— Сейчас ты вышел на передний край, я очень тебя прощу: будь осторожен. И вот что: этот Лодзен, насколько нам известно, своего не упустит. Пирог у Лакуты большой и действительно вкусный, а Лодзен не такой дурак, чтобы отдать свой кусок. Если узнает, что ты взял комиссионные, будет действовать более уверенно. Но не перегни палку. Списки мы должны получить любой ценой.
— Как будто я этого не понимаю! Будем ждать результатов поездки Юрия. На завтра у меня назначена встреча с Лакутой, и думаю, Сенишин на той неделе начнет проверку списков.
— Вот гад!
— Ты про Юрия?
— Он тоже, но я о Лакуте.
— Ты бы видел его: олицетворение респектабельности.
— А стань поперек дороги — вгонит пулю не задумываясь.
— Если бы знал, на кого сейчас работает... — тихо засмеялся Рутковский.
— Ему наплевать на кого! Лишь бы заплатили деньги.
— Точно, старая свинья, продаст и мать.
— Ну будь. — Олег включил мотор, а Максим стоял и смотрел, как выбирается из леса «пежо». Думал: как приятно знать, что в этом огромном чужом городе ты не один и друг всегда может прийти на помощь. А в том, что Олег — друг, он не сомневался ни минуты, хотя виделись они лишь второй раз.
Рутковский не ожидал этого звонка и был искренне удивлен, но факт оставался фактом: звонил сам Воронов и приглашал к себе в отель. Только вчера он приехал из Парижа и хотел непременно встретиться.
Максим знал Воронова еще по Киеву. Знал, правда, мимолетно: его, зеленого юнца, университетского литстудийца, старшие и более опытные товарищи затянули как-то на квартиру Воронова. Они знали, что тот любит общество, особенно студенческое, — терпимо относился к стихам и рассказам начинающих, а иногда даже расщедривался на бутылку-две для шумной и бедной компании.
Воронова знали и читали. В свое время его партизанский роман наделал шума, его издавали и переиздавали. Роман тот, правда, остался одинокой скалой в творчестве Воронова, после него он издал две повести — послабее.
Незадолго до встречи с Вороновым Рутковский напечатал в журналах несколько рассказов, считая их незаметными и незначительными, поскольку критика обошла их молчанием, и был приятно удивлен, когда Воронов, узнав его фамилию, сказал доброжелательно:
«Читал, и понравилось. Есть у вас, юноша, и глаз, и душа, души больше, но это не всегда на пользу».
Этого было достаточно, чтобы скоро студенческое общество объявило Рутковского талантливым и чуть ли не гением — Максим сам понимал всю неуместность этой гиперболизации, но все же было приятно.