Горький обман
Шрифт:
Мой взгляд падает на ее полные пухлые губы. Губы, которые я хочу поцеловать. Я сопротивлялся искушению, потому что она по большей части игнорировала меня, но теперь, когда барьер между нами исчезает, я хочу лишь одного: подхватить ее на руки, повалить на кровать, сорвать с нее одежду и трахнуть до потери сознания.
Я никогда по-настоящему не ненавидел ее. Нет. Она была лишь частью моего плана, и все же по пути я обнаружил, что мой самоконтроль и эмоции связаны с ее. Я смотрел, как она бежит по мертвому саду моего
Выслушаешь ли ты, что я хочу сказать, чего не мог раньше?
Выслушаешь, Аврора?
— Могу я попросить тебя кое о чем?
Она сглатывает, ее губы дрожат, когда она втягивает мягкий воздух. Когда она кивает, из ее пучка выпадает еще одна прядь волос. Я хватаю его и заправляю за ухо, не отрывая взгляда от ее глаз, не уходя, не двигаясь.
— Ты можешь простить меня?
Ее лицо опускается, руки упираются в бока.
— Ремо. — Ее шепот снова разбивает мое сердце.
Я больше не могу с этим справиться.
Ее дистанция, ее молчание. Я не могу этого вынести.
Это больно. Оно разрывает меня изнутри, словно кто-то вырезает каждую жилку из моего сердца, сохраняя мне жизнь.
Я качаю головой, чтобы она замолчала.
— Я больше не могу, Аврора. Мне просто нужна была фотография. Только одна, чтобы твой отец передал мне свою компанию. Это было в контрактах, которые мы оба подписали, но он не был готов отдать ее. Теперь я понимаю свою ошибку. Я даже не сделал ту твою фотографию. Я не мог этого сделать.
Взяв ее руки в свои, я смотрю на нее сквозь ресницы.
— Простишь меня? Пожалуйста? — умоляю я.
Она смотрит в мои глаза, и слезы медленно заливают прекрасные порталы источника моей жизни.
— Могу я что-то сказать? — прошептала она.
Она фыркает и смотрит в сторону, прежде чем снова взглянуть на меня.
— Я порылась в твоем кабинете и в твоем ноутбуке и нашла записи. Я прослушала их, особенно ту, что была сделана в тот день, когда вы оба обсуждали условия этого брака. Дело в том, что я не удивлена, что мой отец так поступил, и у тебя есть свои причины, но в чем моя вина во всем этом?
Ее глаза и слова словно осколки разбитого стекла, бьющие прямо в мое сердце.
— Почему ты разрушил мое доверие именно тогда, когда я чувствовала себя в безопасности с тобой? Я никогда ни с кем не чувствовала себя в такой безопасности, как с тобой, так почему? — Ее голос стал таким тихим, что мне приходится наклоняться, чтобы прислушаться, но я слышу каждое слово.
— Ты не виновата в том, что родилась у таких родителей, Аврора. Ты вообще ни в чем не виновата, но если бы я не сделал эту фотографию, или какой бы размытой она ни была, Хелиа — человек, который будет управлять "Glamorous", — связал бы тебя и пытал,
Ее нижняя губа дрожит, и слезы медленно скатываются по щекам.
Я прижимаюсь к ее влажной щеке.
— Amore mio, — шепчу я, целуя эти слезы.
— Как бы я хотела ненавидеть тебя. Я бы хотела ненавидеть своего отца и просто оставить все это позади, но эти чувства держат меня здесь. Я ненавижу то, что не могу отпустить тебя. Ненавижу, что меня разрывает на части от одной мысли о том, чтобы уйти от тебя, так скажи мне, что я должна сделать? — Ее прерывистые фразы задевают мои сердечные струны, а ее признание укрепляет в мысли, что не я один веду эту борьбу.
Прижавшись к ее щекам, я наклоняюсь и целую ее мягкие губы, затем обе щеки, глаза, нос, лоб, а потом снова губы, пока она не перестает плакать и только фыркает.
— Верь в меня. Позволь мне уберечь тебя. Оставайся со мной и знай, что я буду защищать тебя, даже если ты будешь ненавидеть меня, даже если ты захочешь убить меня и задушить, но я буду защищать тебя. Даже издалека, если ты этого захочешь.
Ее очаровательные глаза выметают ковер из-под моих ног и опускают меня на пол.
Я жду ее ответа, надеясь, умоляя в глубине души, что она простит меня.
И когда я вижу, что она кивает, я целую ее. Я целую ее, чтобы она не пожалела о своем решении; чтобы она знала, что будет в безопасности.
Я раздвигаю ее губы и втягиваю нижнюю губу между зубами. Я сильно прикусываю губу, надеясь, что помада, которой она накрашена, проступит. Я посасываю ее губу, притягивая ее все ближе и ближе, моя хватка на ее шее слегка ослабевает. Она задыхается, и с ее губ срывается тихий стон.
Ее руки впиваются в мою рубашку, ее ногти впиваются в мою кожу, но я приветствую боль.
Я отпускаю ее, но прежде чем она успевает сделать еще один вдох, я снова целую ее, захватывая ее губы в долгий поцелуй.
Когда я отпускаю ее на этот раз, она тяжело дышит, и мой взгляд падает на кремовую кожу ее шеи. Во рту у меня пощипывает, и я чувствую, что передо мной чистый холст.
Сердце сильно бьется внутри меня, тянет и крутит.
— Иди и приготовь эти лимонные пирожные. Я буду ждать, чтобы их съесть.
Она кивает, и я отпускаю ее.
Еще раз взглянув на нее, я разворачиваюсь и направляюсь наверх, чтобы переодеться в джинсы и черную рубашку с длинными рукавами и V-образным вырезом. Я подтягиваю руки к локтям и останавливаюсь, как только выхожу из шкафа, чтобы увидеть, как Аврора ставит два подноса на кровать.
На одном подносе — лимонные пирожные и кексы "Красный бархат", покрытые красной глазурью, а на другом — две чашки с лимонным чаем.
Чувства, которые она вызывает во мне…