Горький обман

Акваа К.

Я смогу заполучить обеих женщин в свою жизнь и сохранить их. Я смогу обеспечить Венеции лучшую, свободную жизнь, а Авроре наконец скажу, что не собираюсь ее отпускать и что она глубоко зарылась в меня и поселилась в моем сердце.

Я никогда не испытывал такого сильного желания защитить и сохранить кого-то, как в случае с Авророй. Я хочу сохранить ее мягкие прикосновения и улыбки для себя. Я готов пойти на все, чтобы защитить ее. Я убивал ради нее.

На моих руках снова кровь.

Ради

нее.

Она оглянулась на меня, улыбнулась, и я создал страховочную сетку для каждого ее шага.

Ради ее счастья, ради ее улыбок я так много сделал, так много изменил.

Я пойду по раскаленным углям, по битому стеклу, даже убью целую армию, лишь бы видеть ее в безопасности.

От пульсации в груди мне хочется потереть ее. Оттенок боли в сочетании с тихим стуком сердца заставляет меня делать глубокие вдохи.

Она стала для меня всем, и даже не подозревает, насколько это важно.

Шаги приближаются, и я поднимаю голову. Мои глаза сталкиваются со знакомыми черными глазами.

На прошлой неделе у Венеции был день рождения, ей исполнилось восемнадцать.

Я замечаю наше сходство: ее длинные золотисто-каштановые волосы, уложенные набок, черные глаза, устремленные на меня, загорелая оливковая кожа, которая совпадает с моей из-за нашей итальянской крови.

Она выше, чем в последний раз, когда я видел ее, когда она выскользнула из моих рук два года назад. В последний раз, когда я нашел ее.

Секретарша отпускает ее и идет садиться за стол, но мой взгляд не отрывается от Венеции.

Она здесь.

Она может пойти домой со мной.

Она медленно идет ко мне, сжимая в руках небольшую сумку, и смотрит на меня любопытными глазами.

— Венеция, — шепчу я, поднимая руку. Я быстро опускаю ее, не желая, чтобы она чувствовала себя неловко.

— Ты готова?

Мои глаза ищут хоть какую-то нерешительность.

Читала ли она письма, которые я ей отправил? Рассказывали ли ей обо мне охранники, как я просил, чтобы она была готова и это не стало для нее большим потрясением?

Она открывает рот, колеблется, затем закрывает его и кивает.

— Пойдем.

Повернувшись, я направляюсь к входным дверям, идя рядом с ней и украдкой поглядывая на нее.

Я защищу ее от наших родителей. Ей не нужно знать о…

— Ты слишком долго. — Ее хриплый голос останавливает меня.

Костяшки пальцев побелели, когда она сжимала ручку сумки, а челюсть напряжена, как будто она сдерживает свой гнев.

— Я не мог до тебя дозвониться, Венеция. Отец и мать делали все возможное, чтобы держать меня подальше от тебя, но они не знали, что я не отпущу свою сестру.

Ее глаза вспыхивают, и я стараюсь не вдаваться в подробности.

— Они сказали мне, что ты никогда не захочешь меня. Что

тебе не нужна сестра и что никто не вытащит меня оттуда. Что я не заслуживаю жизни, кроме как быть фигурой, которая нужна им в их игре, чтобы держать тебя под контролем.

В конце она делает резкий вдох. — Это все правда?

Я напрягся.

— Только то, что тебя держали из-за меня, чтобы заставить меня делать то, что они хотят.

Я отворачиваюсь от нее и смотрю на пустую землю перед собой. Перед школой-интернатом раскинулась широкая парковка, и ничего, кроме деревьев, не окружает это место, так что никому не удастся убежать.

— Те охранники? Те письма? Это был ты?

Я киваю. Я чувствую, как она останавливается рядом со мной, и мы стоим бок о бок, глядя на просторы леса перед нами.

— Неужели никто никогда не останавливал тебя? Ты женат? Никто не задавал тебе вопросов, когда ты искал меня?

Подняв левую руку, я показываю ей обручальное кольцо, и она тихонько вздыхает.

— Как ее зовут?

На моих губах играет небольшая улыбка. — Аврора Торре. Теперь Аврора Кэйн.

Венеция хихикает рядом со мной.

— Как принцессу. Надеюсь, ты любишь ее, судя по твоему лицу.

Я не отвечаю. Я не хочу отрицать это, но в то же время, что можно отнести к слову "любовь"? Потому что если это одержимость удержать ее при себе, желание, чтобы она смотрела только на меня, чтобы я оставил кровопролитие за ее спиной, чтобы она стояла на своем, тогда да, я влюблен. Если это означает, что я был готов нарушить свои правила, изменить свои планы ради нее и изменить все направление своей жизни, то да, я влюблен.

— Смогу ли я встретиться с ней? — шепчет Венеция, пока мы идем к моему черному Porsche Cayenne.

— Да.

Ее губы подрагивают от моего ответа, она забирается со мной на заднее сиденье машины, и мы едем в аэропорт.

В течение часа, пока мы летим в самолете, я не перестаю чувствовать, что на меня навалился тяжелый груз. Как только мы приземляемся, это ощущение усиливается. В Лондоне уже ночь, и когда мне звонит Хелиа, я тут же беру трубку.

— Как раз вовремя ты взял свой чертов телефон.

Мы с Венецией забираемся в машину, которая отвезет меня к дому. Она устала, и ее голова прислонена к окну машины.

— Что-то случилось?

Я смотрю на проносящийся мимо город. Высокие здания и шумные огни напоминают о том, что я нахожусь в том же городе, что и моя жена, спустя столько времени.

Неважно, что прошло всего два дня.

Как спала Аврора? Хорошо ли она спала, даже если тени ее пугали?

Она ведь спала с включенным светом, верно? Хелиа рядом с ней, так что ей не стоит беспокоиться.