Горький сладкий плен
Шрифт:
— Она… прогоняет меня?
Его голос дрогнул. Во рту стало сухо, будто песка насыпали. В висках застучали стальные молоточки.
Можешь уходить. Уходить. Уходить.
Невидимый призрак сунул ледяную ладонь Э’эрлингу в живот и намотал на кулак его кишки.
Он наскучил своей любовнице?
Она получила от него все, что хотела, и теперь выкидывает его как использованную вещь?
Что, демон побери, значит это «можешь уходить»?
Как и прежде лицо Канаэ Лиэ напоминало восковую маску, но под этой маской на сей раз мелькнуло удивление.
— Госпожа ситхлифа
Ее взгляд отчего-то скользнул по его волосам. Э’эрлинг безотчетно коснулся их и заметил, что одна прядь короче других.
Голова пухла от вопросов, но он знал, что у знахарки ответов нет. Они есть только у Трисы, у этой жестокой женщины, которая соблазнила его, а потом бросила и даже не потрудилась сообщить ему об этом лично. О том, что он ей больше не нужен, она передала через постороннего человека.
Он впал в прострацию, ушел в свои мысли настолько глубоко, что не замечал ничего вокруг. Очнулся Э’эрлинг на краю болота, в котором ситхлифа утопила его пояс верности.
Пояс верности. Если бы он не снял его, всего этого бы не случилось, он бы не стоял сейчас под дождем с разбитым сердцем, не зная, как быть дальше. Триса ворвалась в его жизнь сверкающим вихрем и перевернула все вверх дном, внесла в мысли Э’эрлинга смуту, сломала его моральные устои, а затем исчезла, оставив любовника на развалинах привычного мира. Никогда еще Э’эрлинг не чувствовал себя таким убитым и потерянным. Он слишком изменился, чтобы вернуться к прежней жизни. Снова надеть железный пояс, доиться два раза в месяц, ждать свадьбы с какой-нибудь чванливой эльфийкой, которая возьмет ключ от его члена и засунет поглубже в сейф.
Он не мог!
— Ну? Что будем делать? — раздался за спиной голос, и чужая холодная ладонь легла на плечо.
Вздрогнув, Э’эрлинг обернулся.
Позади стояли плечом к плечу оба его боевых товарища. И выглядели они такими же сбитыми с толка, как и он сам, будто неожиданная свобода не обрадовала их, а лишила опоры под ногами.
Глава 31. Триса
Глава 31. Триса
Все прошло как по маслу. Цель появилась ровно в то время и в том месте, которые были указаны в письме, что принес ворон Зрячей. Мои люди перехватили карету Мориуса Аларана на проселочной дороге, петляющей меж холмов, в сорока километрах от нашего лагеря. Они вырезали его слуг и охранников, а затем переоделись в униформу убитых.
С помощью дара ситхлифы я взяла хозяина экипажа под свой контроль, и вместе мы отправились в его фамильный замок, где в глубоком укрепленном подземелье хранился один из самых могущественных артефактов Шотлена. Чтобы не вызывать подозрений, я притворилась фавориткой его светлости.
Задание было выполнено. Мы гнали лошадей во весь опор, возвращаясь в лагерь, а окаменевший
Дождь, наш неизменный спутник, охлаждал пылающее лицо. Кажется, в этом скверном климате я подхватила простуду. Как невовремя! С каждой секундой держаться в седле становилось все сложнее, и, боясь упасть с коня, я судорожно, из последних сил сжимала поводья.
Проклятый Шотлен! Ни разу не болела — и вот тебе. Даже самое крепкое здоровье даст трещину, если с утра до вечера ходить в мокрых сапогах.
От злости хотелось выть.
Я ненавидела чувствовать себя слабой, но сейчас слабость и вовсе грозила перерасти в беспомощность. Меня лихорадило. Зубы отбивали дробь, а голова напоминала орех, зажатый между ладонями невидимого великана: еще немного — и расколется пополам.
Ко всем этим радостям, я еще и вымокла насквозь. Хотелось в тепло и сухость. Хотелось под бок к…
Хватит! Его там нет.
Я стиснула зубы, гоня ненужные мысли прочь. Но они, эти гребаные мысли, не желали уходить, снова и снова крутились в голове, дохлыми рыбешками болтались в вязкой мути моего разума, охваченного лихорадкой.
Я вернусь в лагерь, а его там нет.
Распахну полог своей палатки, а она пуста.
Рухну на подстилку из шкур, а та окажется холодной, как могила.
И мне придется с этим жить.
Зная, что никто не услышит меня в этом шумной ливне, я тихонько зарычала сквозь зубы.
Ушел. Ушел. Ушел.
И правильно.
И хорошо.
Так лучше и для меня, и для него. Для нас обоих.
А теперь, Три тысячи триста вторая, выкинь его образ из головы, выдерни из сердца ростки ненужных, опасных чувств и живи дальше. Своей пустой, никчемной жизнью.
Когда в серой дождливой дымке проступили очертания знакомых палаток, я испытала и горечь, и облегчение, и глупую затаенную надежду.
А вдруг он все-таки не…
Нет. Не надо. Не обнадеживай себя, иначе в последствии будет мучительно больно. Так больно, что ты развалишься на части и больше не соберешь себя воедино.
Несмотря на тоскливые думы, я была рада слезть с лошади. Хотелось скорее добраться до постели и рухнуть в нее без сил.
— Госпожа, горячий обед? — Стоило спешиться, ко мне подбежал повар. — Мясное рагу. Только-только с огня.
Я нетерпеливо тряхнула головой.
Скорее к себе, под крышу, скрыться от ветра и мороси, от посторонних глаз. Быстрее. Пока окончательно не расклеилась.
Мокрая земля хлюпала под ногами. Высокая трава оставляла на юбке темные пятна. Прижимая к себе сумку с артефактом, я распахнула полог шатра и… резко вздохнула.
Он был там.
Сидел, скрестив ноги, на волчьей шкуре и смотрел на меня из темноты.
Я замерла на пороге и прикрыла глаза, охваченная внезапным приступом счастья.
Он здесь. Здесь. Здесь.
Слившись в одно бесконечное слово, в голове раздавалось: «Здесьздесьздесьздесьздесь…»
Я не могла пошевелиться. Не могла заговорить. Меня била сильная, неконтролируемая дрожь.