Горький сладкий плен
Шрифт:
— Я ухожу, — отрезал эльф и распахнул полог шатра, чтобы увидеть, как на горизонте, над холмами, ослепительно сверкнула молния.
Чувствуя себя паучихой, плетущей сеть, я поднялась с лежанки и двинулась к своей жертве. При каждом шаге под досками из ясеня, на которых стояла моя палатка, хлюпала размокшая земляная жижа, грязная вода просачивалась между щелями.
— Останься. Побудь до завтра моим дорогим гостем. Или ты… боишься? Боишься меня? Простой женщины?
Я решила сыграть на его самолюбии. Мужчинами так легко управлять!
— Я никого не боюсь, чудовище, — прищурился гордец и таки опустил полог, отрезавший нас от непогоды. — Но я тебе не верю. Сними с меня свои чары.
— Это твое желание?
— Даже не надейся, я не попадусь в твою ловушку, ситхлифа. Свое желание я озвучил.
У-у-ух, какой!
Рассмеявшись, я развязала кожаный мешочек на поясе, в котором лежала прядь белых волос, срезанных с головы пленника, и сожгла эту прядь в пламени свечи. Главное правило, которое с малых лет вдалбливают в Цитадели, — не позволяй никому завладеть твоими волосами, даже одним-единственным локоном.
— Готово. Как ты и хотел. Уходишь или остаешься? — спросила я, только притворяясь расслабленной, ибо это был решающий момент: уйдет — получит обещанную свободу, останется до утра — угодит в ловушку.
Эльф колебался.
Раз за разом снаружи раздавались громовые раскаты.
Ветер трепал стенки шатра, как голодный хищник.
Улыбка на моих губах начала дрожать. Удерживать ее на лице становилось все сложнее. Внутри росло напряжение.
— Хорошо, — поджал губы Э’эрлинг. — Пережду бурю здесь, но ты, демоница, держи свои грязные руки при себе. Отпустишь меня по первому требованию.
Мои плечи расслабились. Я тихонько выдохнула.
— Желание гостя закон. Позволь накормить тебя.
Походный повар Гасмэ был очень недоволен, когда я вызвала его к себе в шатер с помощью своего дара. В палатку он вошел промокший насквозь.
— Госпожа.
— Принеси нашему гостю поесть. Хорошую еду. Что там едят люди и эльфы?
— С обеда ничего не осталось, — по хмурому лицу повара стекали дорожки воды. Крупная капля повисла на кончике носа, и мужчина смахнул ее рукавом. — Есть полоски вяленой оленины и сухие лепешки из ржаной муки, еще вино, красное и яблочное.
— Тащи все.
Только сейчас я заметила, что выбрала очень неудачный момент, чтобы призвать Гасмэ: повар собирался спать, уже снял сапоги, а моя магия заставила его прошлепать через весь лагерь не только под проливным дождем, но и босиком. Широкие ступни бедняги были все в мокрой земле.
— Выше нос, Гасмэ, — бросила я ему в спину. — Когда вернемся в Цитадель, Великая Смотрительница щедро наградит каждого из этого отряда.
«Если, конечно, мы справимся с заданием», — добавила я мысленно.
Мужчина на секунду задержался на пороге, а потом растворился за пеленой небесной воды.
Мой гость развалился на горе шкур в другом конце палатки. Забывшись, он слишком широко
— Как насчет непринужденной дружеской беседы? — спросила я.
— Как насчет неуютного молчания? — скривился строптивец.
Очередной раскат грома заставил нас поднять глаза к куполу.
Несколько минут мы варились в молчании, которое в самом деле можно было назвать неуютным, а еще — напряженным и искрящим, как огненный шар в руках боевого мага. Затем полог шатра распахнулся, впустив внутрь Гасмэ, еще более мокрого чем раньше. В руках у него был мешок, а в нем — обещанные лепешки, вяленое мясо и алкоголь.
— Угощайся, — сказала я, когда повар ушел.
— Отравить меня вздумала? — фыркнул эльф. — Сначала ты.
Я осторожно откусила кусочек от тонкой полоски оленины. Это был второй раз в моей жизни, когда я пробовала человеческую пищу. Первый случился еще во время обучения в Цитадели: дети — существа любопытные.
— Как видишь, ничего страшного со мной не произошло, — развела я руками. — Никакого яда.
Но пленник все равно не притронулся к еде. Какой, однако, подозрительный.
Стены из ткани трепетали, хлопали на ветру. Палатка ходила ходуном. Э’эрлинг сидел на шкурах, скрестив ноги, и смотрел на дрожащий свет магической лампы.
— Может, все-таки расскажешь об этой вашей странной традиции? Как долго твой дружок заперт?
Э’эрлинг глянул на меня волком и до хруста сжал зубы.
— Я же не отстану, — заметила я, когда поняла, что не дождусь ответа.
— Наверное, мне все же стоит уйти, — буркнул эльф, но с места не сдвинулся. Оно и понятно: в палатке тепло, сухо, он уже пригрелся, а снаружи демонов конец света: ветер деревья гнет. Хорошо, что Кривой Лью укрепил шатры магией, а то всех нас уже сдуло бы к гоблинской бабушке.
— Я просто пытаюсь быть дружелюбной, — улыбнулась я с дружелюбием голодной акулы. — Хочу завязать приятную беседу.
— Какая-то неприятная беседа выходит, — хмуро отозвался «Эхо в горах». — Можем мы помолчать? — и, заметив, как хитро заблестели мои глаза, он быстро добавил: — Это не мое желание.
Как же мило он выглядел, пытаясь избежать ловушек, расставленных на каждом шагу коварной ситхлифой!
— Ответь. Обещаю, это будет мой последний вопрос.
Э’эрлинг тяжело вздохнул, завозившись на шкурах:
— И почему тебя это так интересует?
— Расширяю кругозор. Всегда любопытно узнавать новое.
Прошло, наверное, минут десять, я уже собиралась снова подергать тигра за усы, когда мой гость раздраженно цокнул языком и сказал:
— В день совершеннолетия, когда юноша становится мужчиной, его сексуальность запирают и начинают контролировать. Это единственный способ избавиться от слабостей и дурных черт, которыми природа наделила наш пол.