Горький вкус предательства
Шрифт:
Глава 12.
Стою под дождём, порывы ледяного ветра бьют в лицо, но холода я не чувствую. Внутри всё давно превратилось в лёд.
Сегодня почему-то особенно тоскливо. В груди камень такой, что не вздохнуть.
Смотрю на заросший травой двор, пустой бассейн, разросшиеся в хаотичном порядке кустарники. Нет, я могу вызвать садовника, уборщицу и другой персонал, могу легко платить им, чтобы содержали дом в идеальном порядке. Но я не хочу. Потому что дом, он такой же, как и я. Брошенный, одинокий, никому не нужный.
Нет, я не виню никого. Главный виновник
Дом можно было бы продать, но я этого не делаю. Рационального объяснения нет. Просто держу его, чтобы можно было иногда вот так прийти, постоять здесь, как на кладбище несбывшихся надежд, выплеснуть тут свою тоску, повыть вдоволь в пустых, холодных стенах, чтобы потом опять вернуться в повседневный ритм дел, забот, чтобы корчить из себя успешного бизнесмена, удачливого дельца, хозяина жизни.
Но это только фасад. Внутри у меня холодно и пусто. Там живёт чёткий приговор: виновен, приговорён к высшей мере наказания – пожизненному безрадостному существованию, и обжалованию этот приговор не подлежит.
Дождь пускается сильнее, но я не тороплюсь укрыться от него. Смотрю на окна Алискиной спальни. Мы любили такую погоду. Она мерзлячка, я грел её своим телом, мы дурачились, это было так азартно, пробраться в её комнату, чтобы не увидели родители, а потом творить всякие горячие безобразия с моей девочкой, пожирать её смущённую улыбку, срывать с её пухлых губок пошлые стоны, ходить по краю.
Усмехаюсь, какие же мы были счастливые, дурковали, любили, ругались, мирились, всё из-за каких-то мелочей. И тогда это казалось таким важным, обиды такими серьёзными. Но всё это решалось, как правило, нежным поцелуем, парочкой признаний, и девочка моя снова таяла в моих руках.
Как много я бы отдал за то, чтобы вернуться в то время. Я бы ценил каждую такую минуту. И главное, я бы поступил совсем по-другому.
Но плёнку жизни назад не отмотать, сделанного не вернуть.
Есть вещи, которые не прощают. Я совершил по отношению к Алиске несколько из них. Я всё разрушил, и с этим мне предстоит жить. Тускло, безрадостно, но это и есть плата за то, что я сделал.
Я надеюсь, у Алисы сейчас всё хорошо. Нет, эгоистичная сволочь внутри меня хочет знать, что где-то там далеко ей так же плохо, как и мне, но я стараюсь заткнуть этот голос. Алиса не виновата, она достойна большего и лучшего, и я очень надеюсь, что сейчас она счастлива.
Я пытался её найти. Нет, не для того, чтобы просить вернуться. Я хотел восстановить справедливость и вернуть половину денег отца ей. Знаю, Григорий Алиевич любил Алису как родную дочь. Её невозможно было не любить. И мне он оставил всё только потому, что был уверен – я смогу позаботиться о девочке.
А я подвёл всех. Поэтому перед отцом я тоже очень виноват. Не оправдал его надежд, и сейчас сложно передать, насколько я ощущаю свою вину. Она давит на меня гранитной плитой и не даёт вздохнуть с того дня, как я узнал всю правду и отрезвел от той пелены, которая закрыла мне глаза.
Нет, я не ищу себе оправданий. Да, можно сказать, что после освобождения я был не в себе, как в дурмане, не понимал, что делаю. Но это ложь. Я понимал. Да, так я пытался заглушить свою боль от предательства, наказать ту, которая стала её причиной. Тогда мне казалось это охренительным оправданием. А сейчас…
Каждый раз, когда я вспоминаю об этом, мне хочется взять самого себя за шкирку и долбануть об бетон, выколотить свои проклятые мозги, чтобы донести себе же идиоту, какой я тупой дебил. Безжалостно сломал самое ценное и дорогое, что подарила мне жизнь.
И вот теперь живу на осколках этих воспоминаний, снова и снова возвращаясь в те дни, ища варианты, как бы можно всё изменить.
Бесполезное занятие, но этот замкнутый круг единственное, что мне осталось.
Алиса начала новую жизнь, и я этому рад. От Игната узнал, что она уехала из страны, и сейчас живёт где-то у моря. Он иногда общается с ней, как я понял. Место её нахождения друг категорически отказался выдать. Я попросил его передать информацию про наследство, но Игнат только посмеялся в ответ. Он уверил меня, что Алиса прекрасно живёт и не нуждается в моих деньгах, потому что у неё есть человек, который о ней заботится. Это был больной удар, хоть и заслуженный. И сейчас я почти искренне надеюсь, что Игнат не соврал, что Алиса забыла меня, и всё то, что случилось здесь по моей вине.
Захожу в дом. Снимаю мокрое пальто, иду по лестнице в комнату Алисы.
Все её вещи на своих местах, ничего не тронуто, всё, как было в тот день, когда она была здесь в последний раз.
Я сюда даже уборщиц не пускал. И сейчас я сяду среди её вещей, и буду сдыхать дальше. Это уже стало ритуалом, который я не собираюсь нарушать. Это мой алтарь несбывшимся надеждам, разрушенным мечтам, обманутым ожиданиям.
Подхожу к окну, на подоконнике несколько горшков с цветами. Не знаю точно, как они называются, но помню, как Алиска их любила. И тогда они постоянно цвели. Я поливаю их регулярно, даже пробовал добавлять какие-то удобрения, но с тех пор, как Алиса покинула этот дом, эти упрямые растения отказываются выпускать бутоны. Зеленеют, растут, но больше не цветут.
Привычным уже жестом обираю сухие листья, поливаю, вытираю пыль, а потом ложусь на её кровать и предаюсь воспоминаниям. На тумбочке стоит большой портрет Алисы. Ласкаю взглядом каждую чёрточку моей красавицы, закрываю глаза, погружаюсь в сон.
Счастливый, красочный сон. Мы с Алиской вместе, смеёмся, целуемся, шутим. На её пальчике в ярких лучах солнца блестит моё колечко, и также ярко сияют влюблённые глаза. Съедаю её улыбку, тону в её запахе, наполняюсь сумасшедшими эндорфинами, которые обязательно разорвут меня в клочья после пробуждения…
Так и случается. Как только объятия сна отпускают, искрящиеся яркие эмоции исчезают, сменяясь дикой, голодной тоской. Она привычно вгрызается в мои внутренности, напоминая о несбывшемся и теперь уже невозможном счастье.
Смотрю на часы. Ох, поспал я прилично. Пора.
Мне сегодня нужно заехать к Тумановым, завезти Серёге документы. Но перед этим я должен обязательно купить что-то их принцессе.
С Серёгой мы сдружились после освобождения ещё более плотно. Общий враг очень объединяет. Туманову тоже многое пришлось пережить.