Горькое логово
Шрифт:
9. Это все разговоры
Надо очнуться. А смысл? Зачем двигаться, говорить, делать что-то… Зачем? Всегда убивали, убьют и в этот раз. Какая разница, когда и кто. Отстаньте все. Считайте, что уже умер.
Его кто-то куда-то нес, что-то говорил. Не вникнуть в журчание слов, не выбраться из под тяжелой прозрачной плиты. Не волновало, кто-то трясет его, потом кладет на твердое и колет иголками прямо сквозь одежду, и едкое лекарство вползает в кровь, не волновало, что тело как тряпка, и башка катается на тонкой шее.
Вдруг пощечина ожгла лицо. Слева. Голова мотнулась – тут же справа ожгла другая. Сташка открыл глаза: Ярун. Ну и что. Большое окно, за окном идет снег… Разве уже день? Ну какая разница, день, ночь, снег, солнце. Зима, лето…Пусть Ярун возьмет это все себе.
– …Сташка, где болит?
Но болела вся кровь, текла внутри, мучительно холодная и медленная, мертвая. Он давно уже умер. Пятьсот лет назад. Он смотрел на снег потому, что не мог закрыть глаза.
– Что ж ты делаешь с собой, ребенок глупый, – от отчаяния Яруна снег снаружи взметнуло и сухо бросило в стекло. Вообще все вокруг вздрогнуло и сдвинулось с мертвой точки. Ярун поднял руку, Сташка инстинктивно зажмурился – но теплая ладонь нежно легла на лоб: – Какой ты крохотный… Худой стал… Что ты, дурачок, творишь? – он другую ладонь положил Сташке на грудь, как раз туда, где было больнее всего – сразу ударило внутрь жаром, сжигая боль, и стало можно глубоко вздохнуть, а глаза закрылись. Ярун попросил: – Живи. Жить надо. Расти надо… Дыши.
Сташка послушно дышал теплом, что текло с рук Яруна. Щеки жгло. Он вспомнил про Венок и мертвого себя, и рывком сел и отбросил руки Яруна со лба и сердца. Вскочил – почему он лежал на столе? – даже отбежал в угол. Ярун взметнулся за ним – да что ж он такой огромный-то! – схватил за плечи. Сташка в накатывающем ужасе рванулся, но Ярун ухватил его крепче, тогда он извернулся и впился зубами, куда пришлось – в горячее широкое запястье. Свободной рукой зашипевший Ярун тут же схватил его за шиворот, встряхнул, как щенка, скрутил – не вырваться, как не изворачивайся. Он еще потрепыхался, слабо царапая ему руки, потом обессилел.
– Огонек, – через долгую минуту ласково позвал Ярун. – Хоть глаза-то открой.
От этого имени тяжкая, знакомая боль всколыхнулась в самых глубинах. Какие тяжелые, какие черные волны… Это время, а не боль. Сташка поднял тяжелые веки, покорно посмотрел на Яруна. Ничего не увидел, только теплые пятна. Буркнул:
– Ты запер меня в башне!
Ярун перестал его крепко сжимать. И погладил по затылку:
– Чтобы тебя уберечь. Ты сокровище, ты Сердце Света. Все царевичи сидят в башне. Даже в сказках.
– Врешь ты все, – через силу сказал Сташка. – Никакое я теперь не Сердце. Света нет, – Сташка наконец посмотрел ему в глаза. – Пусти. Такой я тебе незачем.
– Глупости, – Ярун не отпустил. Какой он громадный и страшный. Горячие ладони у него какие. Взгляд как ветер из пустыни. – Я-то думал, вот он ты, опора, соратник, делом займешься, а ты… Нет у меня времени с тобой нянчиться!
Сташка съежился бы, если б мог. Значит, у Яруна не будет времени и когда Сташке придет смертельная нужда в нем? В груди
– Я думал, ты взрослее… Щенок. Недели не прошло, а ты уж опять за свои выходки…
Какие выходки? Почему – опять?
– Зачем ты туда пошел? …Сташка, не молчи, – он снова больно притиснул его к себе. – Отвечай мне, негодяй! Какого черта тебя понесло в крипту?
– …Венок там раньше лежал.
– Ну да, лежал. Лет семьсот назад. Тебе нельзя Венок. Мозг детский – никаких нейросимбионтов. Что там в крипте стряслось? – мягче спросил Ярун. – Я нашел тебя на полу между надгробий. Ты упал, ударился?
– Нет.
– Что тогда? Сташка, отвечай, – Ярун слегка ударил его меж лопаток. Совсем не сильно, но боль пронзила грудину насквозь. Сташка задохнулся и вспомнил смерть. – Не молчи! Говори! Правду говори!
– Я нашел свою могилу, – послушно сказал правду.
– С ума сошел?!
– Нет. Я – Кааш. Меня убили. Я вспомнил.
– …Зря я разрешил пустить тебя в покои Кааша. Но ведь это самая безопасная оказия тебе начать себя вспоминать… Родной мой. Ты посмотри на себя. Посмотри, посмотри. Вот руки…Пальчики замерзли, но шевелятся…Вот коленки…костлявые…Сам весь тепленький, живой. Ну, ты – живой?
– …Это ненадолго.
– Ах ты засранец. Нет! Будешь жить, жить и жить, – будто поклялся Ярун. – Как тебя теперь зовут?
– Сташ.
– Проведи границу между прежним Каашем и теперешним Сташем. Все. Та жизнь прошла. Началась эта.
– Я только и делал все эти дни, что эту границу проводил.
– Пожалей еще себя, пожалей.
Сочувствия нет и не будет. Наверное, сам виноват. Натворил в прошлом, наверное, что-то плохое. Ведь просто так не убивают… Ну, что теперь… Терпеть? Вон как крепко держит, чтоб не убежал, не улетел или не умер.
– Сеть атакует, без Венка – как по живому, – безнадежно объяснил Сташка. – А там в крипте на столбе след остался, светится… Скажи, почему там… Мальчики у стены похоронены?
– У Кааша были предшественники. Это двое.
– Что, я опять? – сквозь изнеможение удивился Сташка. – А, ну да. Я еще думал, почему каменные шарики старше всего остального…Раз – Кааш, два – Таг, а еще кто? Хотя все одно – Дракон… Это я – в какой же раз домой вернулся? Отдай Венок, пока я с ума не сошел!
– Нет. Ты видел могилы остальных детей? Это кое-кто из императоров проверял Венком сыновей в надежде, что они окажутся хотя бы подобиями Астропайоса Дракона, Сердца Света – тебя. Некоторые, как Вук, не погибали сразу – это было еще хуже. Поэтому я забрал у тебя Венок.
– Моя память, ты сам сказал, убьет кого угодно. Моя Сеть – тоже. Но не меня же! Это мой Венок. Мой! В нем моя память, не чужая. Мне он ничем не грозит. Он мне вспомнить помогает, пока неокортекс не созрел. Он незрелую лимбическую систему, незрелую кору защищает. Не заставляй меня выбирать между тобой и Венком!
– Какой бред!! Тут другой выбор. Да, с Венком, с Сетью ты все вспомнишь. Но опять станешь чудовищем, бешеным неврастеником Каашем и сдуру снова погибнешь раньше времени. Так что выбор – жизнь или смерть, вот и все. Ты мал и глуп, я выбрал за тебя. Живи. Тебе нельзя в Сеть.