Горькое молоко -6. В погоне за кардиналом
Шрифт:
– Моисеев, – подсказал Вовка.
– Да, он, – точно Моисеев, – оживился Иван Иванович, – он меня порадовал приятным известием. Сказал, что ты сидишь в изоляторе, и освобождаться будешь оттуда. Я его спрашиваю, что совсем плохой парень Беда стал? Так он мне ответил, что ты настоящий парень и вторично на зону не попадёшь, – родня не даст. В общих чертах он лестно отозвался о тебе. А как судьба сложилась у твоего друга Балашова? Вы ведь с ним вместе кажется, были в последнее время? – спросил Иван Иванович.
– Юрка фермером заделался, у него семья. Живёт хорошо, – построил дом
– Как приятно слушать такие известия, – сказал подполковник. – Ну, показывай свои мебельные фотографии? А уж потом будем с тобой рядиться.
Сергей вытащил фотографии и положил перед Иваном Ивановичем.
– Хороши, Хороши, ничего не скажешь, – оценивающе заметил он. – Я думаю, мы пойдём на твои условия. За шестьдесят стульев, мы деньги перечислим. И могли бы ещё сто взять, но на бартер. А какой он у нас ты знаешь, паяльные лампы, гвозди и настольные сверлильные станки.
– Иван Иванович за такой бартер, я всю колонию в дуб одену, – сказал Беда, не показывая своего внутреннего ликования.
– Ну, тогда договорились, давай свои бумаги, – сказал подполковник, – я всё проведу сам через бухгалтерию. А ты постарайся в ближайшие дни доставить стулья.
– Первую партию привезут хоть сегодня, – заверил Серый, – сейчас я позвоню, и машина через четыре часа будет здесь.
– Меня это устраивает, действуй? – встал с места Иван Иванович, и показал на стул, которые обычно ставят в столовых, – видишь, на чём приходиться штаны протирать? Такие стулья только в нашей колонии можно встретить. Мне в ноябре семьдесят годков стукнет. Из области намёк уже получил о заслуженном отдыхе. Хочу вот стульями заполонить всю колонию. Пускай меня добрым словом вспоминают.
– Возраст почтенный, – сказал Беда, – пора на природу и в шезлонг с подзорной трубой. Как Соломон говорил: – всему свой час, и время всякому делу под небесами:
– Время родиться и время умирать, время разрушать и время строить, время разбрасывать камни и время собирать камни, время молчать и время говорить, – закончил подполковник цитату мудрого еврейского царя.
– Ого – удивился Серый, – да вам Иван Иванович с такой золотой памятью активно надо отдыхать. Кстати, а как поживает мой мастер? Жив он?
– Дядя Миша жив и здоров, но больше не шьёт. Торгует редиской огурчиками, прямо здесь около колонии. Мы ему разрешаем, не гоним от вахты. А здесь реализация у него лучше, чем на рынке. Татьяна его пока ещё работает. Если его не будет у вахты, зайди к нему покажись. Он живёт прямо напротив колонии в доме из красного кирпича.
– Обязательно зайду, – пообещал Беда, – а Петр Егорович, где сейчас?
– Пётр Егорович на пенсии и давно, но здесь появляется частенько, а вот кум большим начальником стал. Его область у нас как забрала в Советские времена, так он и полез по карьерной лестнице ввысь. Он тогда после тебя исправляться стал, семьёй обзавёлся, спиртное прекратил употреблять.
– Значит, инвалидом стал, если не пьёт, – сделал заключение Беда и попрощался с Иваном Ивановичем.
Из кабинета он вышел вместе с капитаном. Капитан, посмотрев из коридора в окно, сказал: – Дядя Миша на своём посту. Иди, посмотри?
Сергей выглянул в окно. Дядя Миша, похудевший сидел на раскладном стульчике. На ящике покрытой газетой у него лежала редиска и зелень. Одет он был в клетчатую рубашку, без ворота, а на голове сидела военная пилотка старого образца. Капитан проводил Беду на улицу, но с крыльца не уходил. Ему было любопытно понаблюдать за встречей. Но Сергей решил вначале позвонить по мобильному телефону Жиге, дав ему команду, чтобы срочно отгрузили стулья и немедленно везли в колонию. А затем Серый не упуская дядю Мишу из обозрения, подошёл вначале к Зауру и сказал ему: – Порядок, я здесь месяца три с ними, наверное, поработаю. А там глядишь, ещё на кого выйду через них. Коньяк остался? – посмотрел он на Колю
– А я его не трогал, Колчак не хочет, – чего я один буду пить, – отказался Коля.
– Сейчас выпьем вон с тем дедом в пилотке, – показал Беда на дядю Мишу.
– Что это за дед? – поинтересовался Колчак.
– Это всем дедам дед, – ответил, Беда и, не закрывая дверки автомобиля, пошёл к дяде Мише.
– Сынок купи зелень? За дёшево отдам, десять рублей пучок, – предложил он подошедшему к нему Сергею.
– Я у вас весь товар куплю, если вы согласитесь выпить со мной рюмашку коньяка, – произнёс Беда и бросил на овощи новенькую тысячерублёвую купюру.
Дядя Миша схватил деньги, и с недоверием посмотрев на Беду, сказал:
– Только с грядки час назад сорвал. Покормишь на свидании своего сынка. Давай куда тебе сложить? Здесь много у меня всего и чесночок молодой, сочный, как апельсин. Сейчас только посчитаю, во сколько обойдётся тебе всё это.
– Дядя Миша, ты, что не узнал меня? Я тебе предлагаю выпить со мной коньяк.
– Коньяк я давно не пивал, а ты, чей будешь? – спросил он.
– Помнишь, у тебя портной был Беда, неужели забыл?
Дядя Миша встал со стульчика и с ног до головы измерил Сергея.
– Ни как Дух явился? Чарлз Фредерик Ворт, так я тебя называл.
Он взял Сергея за плечи и, вновь окинув его своим взглядом, оценивающе промолвил:
– Одет, с иголочки, строчка на планке рубашки ровная и воротник втачан не кривобоко. Сам шьёшь на себя или покупаешь в магазине?
– Не когда шить дядя Миша, я другим занимаюсь, пошли в машину? – пригласил его Беда, а витамины свои оставь их никто не возьмёт.
– А ты разве не будешь забирать?
– Нет, дядя Миша, у меня свои витамины растут.
Он подвёл старого мастера к машине и посадил на переднее место, а сам остался на улице. Достав фляжку из бардачка, и лимонные дольки Беда разлил коньяк в три стакана, – один протянув Коле.
– За встречу, дядя Миша! – произнёс Беда, – я рад, что встретил тебя в полном здравие и от меня большой привет тёте Тане передавайте.
– Обязательно похвастаюсь ей сегодня, – прослезился дядя Миша, – чай не забыла, наверное, тебя. Весь персонал тогда перебудоражил, когда ты Мамая по толчкам протащил. Таких коллизий забыть нельзя! А ведь предупреждал я Шамиля, – выпил дядя Миша свой коньяк. – Не внял он моему опытному глазу. После приходили этапы из Татарии, говорили, что Мамай уехал из России в Ташкент жить навечно.