Горькое похмелье
Шрифт:
– Стучи! «Симферополь, начдиву Дыбенко по месту нахождения. Вверенная вам Третья бригада, исполняя революционный долг и неся тяжелые потери, заняла Волноваху. Крайне нуждаемся в боеприпасах. Жду у аппарата. Батько Махно».
Он уселся у окна, стал наблюдать, как оживает еще несколько минут назад безлюдная станция. Громыхая сапогами, прошел взвод бойцов. Появились, осторожно оглядываясь, местные жители. Паровоз протащил несколько платформ с трехдюймовками. На ходу с подножки соскочил Павло Тимошенко.
– Артиллерия
– А что в ней толку? Без снарядов.
Начал стучать аппарат Юза.
– Есть связь! – обрадовался телеграфист.
Нестор принял ленту, зачитал Чернышу:
– «Волноваха, батьке Махно. Боеприпасов для вас не имею. Но располагаю достаточным количеством веревок и фонарных столбов. Надеюсь на скорую встречу… Генерал Слащёв»… Это шо ж получается? Дыбенко ще не взял Симферополь?
– Может, город переходит из рук в руки? – предположил Озеров. – Обычное дело на войне.
Махно медленно прошелся по залу ожидания. На добротных дубовых скамейках, на соломе, брошенной на каменный пол, лежали раненые махновцы. Слышались стоны. Между скамейками бродили медсестры и Галина Кузьменко. На них были накинуты, за неимением халатов, белые простыни.
Двое пожилых селян пронесли мимо еще одного умершего. Положили в темном углу рядом с еще несколькими мертвыми махновцами.
Галина подошла к Нестору. В руках она держала глиняный глечик.
– Вот, Нестор! – сказала она. – Это все наше лекарство. Вода. И ничего больше.
Махно не ответил, пошел дальше. Вышел на перрон.
Распахнулось окно, в него выглянул телеграфист:
– Батько! Опять Симферополь! – прокричал он.
Нестор подошел к окну.
– Ответь ему: «Буду рад встрече в Крыму. С почетом повешу на кипарисе».
– Та это не генерал Слащёв! – Телеграфист протянул бумажную змейку.
– «Командиру героической третьей бригады батьке Махно. Симферополь занял. Юзограмму получил. Последними матерными словами потребовал от саботажника Командюжфронтом Гиттиса помочь боеприпасами. Начдив Дыбенко».
– Выбил-таки Дыбенко Слащёва! – Махно передал ленту Чернышу. Пошел по перрону. Его догнал Задов.
– Ты погляди, Нестор, шо творится! – начал он возбужденно докладывать. – На наших глазах беляки два товарных вагона угоняють!
– Как это – угоняют? Какие вагоны?
– Те, шо стояли у выходного семафора… Гляжу, хто-то копошится. А оны, заразы, паравоз из Анадоля пригналы и втихую пидцепылы… Може, там боеприпасы?
– Так куда ж ты смотришь? Доганяй! – рассердился Нестор.
Десятка три конных помчались вдоль насыпи. А впереди, раскачиваясь и скрипя, катились два невзрачных товарных вагона. На задней площадке, близ штурвала ручного торможения, не без страха следили за погоней несколько казачков.
Махновцы постепенно приближались к поезду. Маломощная «овечка» еле-еле тащила короткий состав по извилистому, давно не ремонтированному пути.
Из паровозной будки высунулся офицер, увидел погоню, закричал машинисту:
– Быстрее! Быстрее!
Мокрый от пота кочегар кидал в топку дрова. Машинист с виноватым видом оправдывался:
– Паршивые дрова, сырые, ваше благородие! Осина!.. Пару мало!
На тормозной площадке казаки ощетинились стволами винтовок, а у младшего урядника появился в руках «льюис», который он установил прямо на деревянное ограждение тормозной площадки. Помощник вставил увесистый диск.
Передние, самые лихие хлопцы Каретникова, неумолимо приближались к составу.
– Даешь «тульскую пшеницу»! Даешь боеприпас!
Застучал ручной пулемет. Очереди были длинные, не экономные. Упали передние конники. Но вагон мотался, сбивал прицел… На площадке стали менять диск…
Дикая война! Смертоносная схватка за патроны, которые нужны, чтобы убивать!
Лёвка Задов и Махно тоже участвовали в погоне, но постепенно стали отставать. Низкорослый Лёвкин конек, отягощенный семипудовым телом, сбавляя ход, обходил препятствия, возникающие на его пути. Это были тела людей и лошадей. Кое-кто еще шевелился, пытался встать.
Уцелевшие всадники Каретникова уже вцепились в поручни подножек, воспользовавшись тем, что у льюисиста заело подачу в новом диске. На площадке началась возня. Кто-то полетел под откос.
Сам Каретников помчался вперед, к паровозу. За ним последовало еще несколько хлопцев. Офицера, который отстреливался из револьвера, сняли пулей из карабина.
– Давай контрпар! – перепрыгнув на подножку, закричал Каретников машинисту. Перепуганный насмерть машинист стал остервенело крутить реверс. Поезд замедлял движение…
Громыхнула раздвижная вагонная дверь, внутрь ворвался свет. Кругом стояли ящики с заводскими надписями. Один из ящиков был разбит, желтая медная россыпь поблескивала на дырявом полу.
– Па-атро-оны!
Так не кричат даже в безводной пустыне, увидев живительный источник. Хлопцы прямо с коней перепрыгивали в вагоны. Сколько радости было на их лицах!
Махно и Задов догоняли замедляющий бег поезд.
– Батько, патроны!..
Встав на стременах, Махно тоже ловко запрыгнул в вагон. Осмотрелся.
– Не густо, конечно!.. – не слишком обрадовался Нестор. – При хороших боях нам в день подвод двенадцать боеприпасов надо. А тут… но все-таки…
Кто-то из бойцов вдруг обнаружил спрятавшегося за ящиками офицерика.
– Дывысь, батько! Ховався, гад!
Офицерик был худой, испуганный. На рукаве добровольческий шеврон уголком, но погоны, однако, «химические».
– Ще й з орденом, зараза!
Нестор присмотрелся к «ордену». На значке была змея, обвившая чашу.
– Ты шо, лекарь?