Горлица
Шрифт:
– Помнишь девчонку, которая играла с вами в бутылочку, её ещё никто не хотел целовать? Он с ней замутил, и они рано вечером куда-то исчезли, я даже не знаю, куда.
– Ну, теперь она зацелована будет! – усмехнулся я.
– Или покусана!
Мы оба захохотали. Собаки в округе отозвались.
– Как бы мне снова не попасть в клещи Харриса с бабкой, – проговорился я о своих опасениях, – это какой-то рок, они постоянно нас ловят, застукивают.
– Не бойся, сейчас не застукают. Харрис-пистолет пьяный спит, его пушкой не разбудить. А бабке и дела нет до бани, она туда никогда не ходит, это его
– А родители? – спросил я.
– Родители вчера вечером уехали. Так что тебе подфартило, Вадька! – Андерс-финн радостно похлопал меня по плечу.
Мы рассмеялись, но на сердце моём всё же было тревожно, меня крепко держал в своих лапах мандраж.
– Вот и пришли, – Андерс-финн стал заглядывать в окна предбанника – там было темно. За плотными занавесками еле-еле виднелись мерцающие огоньки двух свечей.
– Она там, ждёт тебя, – сказал он, – можешь стучать, сейчас тебе дверь откроет. – Ну, лады, я пошёл. Если что, подожду ещё тебя у нас на веранде минут пятнадцать-двадцать. Если не придёшь, пойду спать.
Он на миг заглянул мне в глаза, улыбнулся и ударил меня в плечо:
– Ну, ни пуха тебе, ни пера! – развернулся и побежал домой.
Как будто что-то оборвалось… Я так привязался к нему, и вдруг остался один.
В доме моей девочки, напротив, чуть поодаль, было тихо и темно, и только порывистый ветер завывал в трубах.
В эту ночь моя жизнь изменится – на-все-гда!
Глава 5. Атанор
Немного постояв и собравшись с духом, я осторожно постучал в окно. Внутри меня всё колотилось. Через мгновенье раздался знакомый голос:
– Кто там?
– Это я, открывай!
Тихо отворилась дверь, и я прошмыгнул внутрь. В предбаннике было сухо, жарко и темно, дверь в парилку открыта. Морёная обшивка деревянного интерьера поглощала и гасила свет от двух толстых свечей, горевших в углу на низких табуретах. Между ними на полу лежал солдатский матрас, застеленный синей простынёй, и парочка декоративных подушек. С другой стороны стоял длинный стол, вокруг него – стулья, скамейки. Небольшой шкафчик и две тумбочки разместились рядом с дверью. На стене, прямо у входа, на крючках, висели несколько полотенец, халат и пальто моей девочки. Казалось бы – небольшое пространство, но места хватало всему и ещё оставалось. Внутри было прибрано и душисто пахло берёзовыми и дубовыми вениками.
– Привет! – сказал я с улыбкой, снимая пальто и ставя бутылку водки на стол.
Из окружающей обстановки я понял, что моя девочка ждала встречи со мной в этом укромном уголке, уютно устроившись на матрасе с подушками, между двух толстых мерцающих свечей, и читала книгу. Книга лежала на табурете обложкой вверх. Подойдя ближе, я прочитал: «Жорж Санд. Графиня Рудольштадт».
– Ты что, будешь пить? – удивлённо спросила она. – Тебе же так плохо было вчера!
– Ну, не знаю, – расплывшись, продолжил я, – как пойдёт, по обстоятельствам…
– Что пойдёт? – оборвав меня на полуслове, с интересом спросила она.
Несмотря на то, что мы знали друг друга уже давно, нам всё же предстояло заново познакомиться. Мы выросли и изменились, но интереса взаимного не потеряли. Необходимо было что-то прощупать, лучше понять, кто мы есть.
– Послушай, я и сам не знаю, просто так сказал. Ты вроде хотела со мной о чём-то поговорить, – не теряя ласкового настроя, оправдывался я, – вот и пришёл.
Моя девочка внимательно, с любопытством всматривалась в меня. В полумраке лицо её приобрело резкие контрастные очертания. Я не мог хорошо разглядеть её глаз, но чувствовал её внутренний стержень. Сердце билось, я был взволнован, но терять самообладание просто не мог. Меня проверяли.
– Да, я хочу поговорить с тобой, – спокойно сказала она, – раздевайся, здесь жарко. Снимай свитер.
Я снял свитер и бросил его на скамью. В помещении действительно было жарко, и на лбу у меня проступил пот. Она подошла к шкафчику, открыла дверцу и достала две стопочки.
– А чем закусывать будем? – спросила с улыбкой, ставя стопки на стол.
Я слегка изумился. Такого поворота событий не ожидал. Обстоятельства, похоже, складываются в мою пользу!
– У меня есть яблоки. Будешь? – засуетился я, доставая из карманов пальто антоновку.
– Яблоки? Давай, это так здорово! Водка и яблоки, что может быть лучше в такую жаркую романтичную ночь, – мягко улыбнулась она.
Моя нежданная радость потихоньку начала растворяться. Испытав двойственность чувств, я был уже в крепких когтях!
Мы сели за стол, моя девочка налила водку в стопки.
– Здесь темно… Может, в уголок на пол, на матрас, у свечей? – предложил я.
– Давай!
Мы быстро перебрались на матрас. Я положил яблоки возле свечки на табурете, а бутылку поставил на пол. Она принесла стопочки с водкой. Уютно устроившись поперёк матраса, я вытянул ноги. Моя девочка села на матрас вдоль, в самом углу, возле подушек, облокотилась о стену и, согнув ноги в коленях, натянула на них зимнее тёмное платьице. Решив вернуть лёгкость и непринуждённость в наш разговор, я спросил, намекая на книгу:
– Что, инструкциями загружаешься?
Она засмеялась, я подхватил. Теперь, при свечах, я мог хорошенько её разглядеть. Как же в ней всё прекрасно! Такая свежая, естественная, живая девочка! Пластичные движения вызывали во мне восторг, мне нравилось всё: как она говорит, как смеётся, как двигается… Я втюрился в неё по уши, с головой! Но пялиться на неё не мог позволить себе – это было бы грубо, вызывающе. Опустив голову, я смеялся в себя, в свой живот.
– У тебя кто-то есть? – неожиданно спросила она, отпивая глоточек из стопки.
Я не был готов к такому резкому старту, но вопрос меня не удивил. Тоже сделав глоток, ответил, продолжая выдерживать ласковую мягкость:
– Только плюшевый мишка, а у тебя?
– Значит, ты всё еще мальчик?
Я не ответил, замялся. Допив стопку водки, поставил её на табурет. Меня расщепляли, и мне не хотелось предстать пред ней мальчиком во всём.
– А ты – девочка? – сделал я встречный ход.
Она протянула мне руку и показала запястье, где был слабо виден шрам – след моего имени.