Горм, сын Хёрдакнута

Воробьев Петр

Сидевшие на полу у направленной вверх зрительной трубы мистагог и вестница взялись за руки.

Глава 107

– Что ж я раньше сюда не вернулся? – Кнур в унынии сидел на корточках у небольшой горки разноцветной пыли – это было всё, что осталось от машины, делавшей свет. – Годами десятью раньше, может, еще цела была бы…

Горм, склонившийся и внесенных в полый холм носилок с Ханом, поправил лежащему на боку псу ухо с выкушенным винландским лютым волком треугольником, и ответил:

– Не

пеняй, что было, то было. Потом, это не только машина. Весь курган состарился, как будто не двадцать два года прошло, а две тысячи.

Действительно, от покойника в домовине с хрустальной крышкой остался только скелет в истлевшей справе, таинственный металл потемнел и покрылся выемками с крошившимися краями, кладка в подземном ходе полностью обвалилась, да и крыша начала проседать. Хан слегка повернул голову и лизнул руку конунга. Тот погладил по-прежнему роскошную гриву и вздохнул.

– Может, попьешь, пёса? Я все вспоминаю, что мне рассказывал Хакон, а ему – ниссе, как альвы поплыли поперек реки времени, и оттого сделалось, что они не просто пропали из круга земного, а что их как никогда и не было. Похоже, что и этот полый холм мы едва застали по дороге в никогда не было. Еще лет через двадцать, только куча камней останется.

– Кстати, ниссе тоже пропали куда-то, – Кнур запустил руку в пыль. – Помнишь, в Винланде в степях трое у нашего костра посидели, а потом падучая звезда наоборот пролетела, и как отрезало? Ни одного.

– Отец, мы со Станигостом и Камбуром пяток зайцев настреляли, – из верхней части полуобрушивегося проема внутрь полого холма заглянул Харальд.

Камбур, разительно похожий на приходившегося ему дедом Хана в молодости, тоже просунул было морду внутрь, но вдруг попятился и издал несоразмерный своему росту жалобный писк.

– Пожарьте, я попробую его с рук покормить, – предложил конунг. – Только прежде передай мне лопату.

– Все в порядке? – старший сын Горма протянул просимое вниз.

– А что?

– Да ты как-то странно на меня посмотрел.

– Нет, сынок, все в порядке.

Хёрдакнутссон вонзил штык лопаты в землю, думая о том, как получилось, что его с Тирой дети выглядели, словно сошли с замечательно подробных и сохранных древних мозаик, недавно раскопанных Кирко грамотником в развалинах на полпути между Самкушем и Пиматолумой. «Может, что-то от альвов и осталось,» – пробормотал он себе под нос, выкидывая землю наружу.

– Это ты зачем? – спросил Кнур, просеивая пыль между пальцами.

В его ладони остался белый обломок с письменами, возможно, от часовой доски. Воздухоплаватель осторожно завернул найденное в кусочек замши и положил в бебень.

– Если Хану вдруг до ветру надо будет. Помнишь, он даже с располосованным копьем животом под себя не прудил.

Пес поднял голову с носилок, принюхиваясь к запахам, доносившимся снаружи. За двадцать с чем-то лет, подземный ручей пробился на поверхность. Болото, куда мамонт проваливался по брюхо, теперь кони перешли, едва испачкав пясти. Льды отступили еще дальше

к Мегорским горам, высота трав вокруг полого холма поубавилась, зато из занесенных ветром семян проросли и стали тянуться кверху молодые клены и ясени. Их было бы недостаточно для хорошего огня, да и жаль переводить, так что костер, на котором Харальд Гормссон и Станигост Мстивоевич собирались жарить зайцев, был скорее всего сложен в основном из слоновьего кизяка. Хан подобрал лапы под себя и попытался встать, увы, без особого успеха.

– Погоди, пёсинька, – Горм достал из сумы полосу конопляной ткани. – Сейчас тебе поставим припарочку, чтобы ломоту отпустило. Эй, Станигостюшко! Мертвая вода у тебя есть, припарку развести?

– А что в припарке? – спросил Кнур.

– Дряква с лабазником. Я не уверен, что больше помогает – травы или просто тепло.

После наложения припарки, Хан и впрямь смог подняться и выйти по расчищенному Гормом пути наружу из холма, где не только сделал свои дела, но и подошел к костру, пускавшему искры в закатное небо, и съел несколько полосок зайчатины, сидя у огня, так что языки пламени отражались в его глазах янтарным мерцанием. Вернувшись в холм, пес пренебрег шерстяной подстилкой носилок, улегшись прямо на каменном полу у изголовья домовины с прозрачной крышкой.

– Может, его еще и отпустит, – предположил Горм, ненадолго присев у костра, вокруг которого собирались на ночлег молодые дружинники. – Сегодня он гораздо лучше – сам поел, погулял. Вернемся в Йеллинг, то-то все удивятся. А Тира как рада будет…

– Отец, надейся, да не льстись, – не по летам рассудительно сказал Харальд, кладя рядом с лежавшим на земле седлом сложенную вдвое попону. – Собачий век – от силы лет двадцать, а ты Хана здесь уже взрослым псом нашел.

– Так столько простому псу отведено, а Хан – пес не простой, – возразил Горм. – Ладно, пойду к нему.

Он одобрительно оглядел распряженных, расчесанных, накормленных, и стреноженных коней, часового, сидевшего рядом с Камбуром в некотором отдалении спиной к костру, взял в руку ячменную лепешку, завернул в нее пару снаружи обугленных, внутри полусырых кусков зайца, и поднялся.

– Что ж, так в кургане спать и будешь, конунг? – с некоторой опаской спросил Станигост.

– Да, вдруг песику надо чем помочь.

– А не боишься вместе со всем полым холмом… даже не знаю, как сказать-то правильно, – Кнур задумался. – Из времени выпасть, как альвы?

Конунг только хмыкнул, скрываясь в темном проеме.

Пение птиц и шелест трав, шевелимых легким ветром, встретили рассвет. Как раз когда Харальд повел коня к ручью мимо холма, изнутри показался Горм. Сын и отец обменялись долгим взглядом.

– Так у домовины и лежит, – наконец проронил конунг. – Уже остывать начал.

Он вышел на солнце и расправил плечи.

– Затворяйте курган, – велел Хёрдакнутссон дружинникам, возившимся у кострища. Потом Горм повернулся к прямоугольнику входа в полый холм и тихо, так что только Харальд расслышал, сказал: