Гормон счастья и прочие глупости
Шрифт:
Меня затошнило.
— Ларка, заткнись, — посоветовал ей Венька. — Твои пошлые шуточки тут не к месту.
А я вдруг ощутила такую тоску по Польке, по Москве, мне так вдруг надоело изображать из себя артистку! Ну не мое это дело, не мое! Мне даже на мгновение захотелось замуж за Женьку, по крайней мере, я могла себе представить, что это будет за жизнь. Да, может, не самая веселая, но кто сказал, что надо непременно веселиться? А Польке наверняка будет хорошо. Женя купит ей собаку, чудного большого Лабрадора, который веселым лаем будет встречать меня с работы… С моей работы, где я чувствую
Но я ведь не Бенчик, я дала слово, ввязалась в это дело — и надо уж довести его до конца. Но потом все! И отдыхать в Натании я не останусь, ну его к богу, этот отдых. Да разве можно отдыхать, думая только о том, импотент Андрей Дружинин или нет? И ловить его улыбку, таять от его голоса… Зачем он мне? У него есть Лариса, и пусть они сами разбираются. Нет у меня уверенности, что он не хочет просто что-то ей доказать, демонстративно ухаживая за мной. Милые бранятся — только тешатся, а мне что, вешаться? Вот, почти строчка из песни получилась… Размерчик, правда, подгулял, но сейчас такие песни пишут и поют, что только диву даешься. Но если я уеду раньше на целую неделю, то в Москве придется приналечь на помидоры. Ни солнца, ни арбузов, ни Андрея Дружинина. Мне будет его не хватать, этого пресловутого гормона… Есть же люди, которым необходим адреналин… А этот как там называется? Что-то скучное, противное…
— Вовик, как называется этот твой гормон счастья? — обратилась я к Златопольскому.
— Серотонин, — с готовностью ответил он.
— Какое противное название, в серых тонах…
— По-моему, тоже. — обрадовался он. — Знаешь, я прочитал совсем ненаучную статью про этот «гормон счастья», и мне так понравилось… Я в плохую погоду хуже себя чувствую, меня охватывает тоска… Я солнцепоклонник! А между прочим, когда я посмотрел в энциклопедическом словаре слово «серотонин», там насчет гормона счастья ничего не было. Сказано многое, и в частности, что серотонин может вызывать спазмы поврежденных сосудов.
— Гадость какая.
— Ну поскольку я не врач и не биолог, то до серотонина мне нет дела. Я знаю только гормон счастья!
— Вовик, я тебя обожаю!
— Бронечка! — растрогался он.
Гастроли наши продолжались вполне успешно, а у меня появился объект ненависти. Но отнюдь не Лариса. Нет, я ненавидела Соню! С каждым часом Венька все больше привязывался к сыну, и Бенчик тоже почуял в нем отца. Если поначалу он готов был быть с кем угодно, то теперь ему годился только Венька. Ну иногда Татьяне Ильиничне удавалось снискать его расположение. А всех остальных он, похоже, только терпел. Прошло уже не четыре, а пять дней. О Соне не было ни слуху ни духу. Через два дня кончались наши гастроли. Вечером я спросила у Веньки, что он думает делать?
— Ну, во-первых, оформлю отцовство. И буду добиваться, чтобы Венчика отдали мне, — ответил он очень серьезно.
— Безнадега.
— Ничего подобного! Оскар сказал, что в Израиле есть закон, по которому даже ребенок может подать в суд
— Ты с ума сошел? Чтобы четырехлетний пацан подавал в суд на родную мать?
— Она не мать, а ехидна! Кстати, я вовсе не уверен, что все с самого начала не задумано как хорошо срежиссированный спектакль. И явление прабабушки к тебе… Согласись, это довольно странно. И потом, как вовремя эта дама улеглась в больницу…
— Да ну, Венька, непохоже…
— Откуда я знаю, похоже — не похоже. Но факт налицо: эта падла подкинула ребенка совершенно чужому человеку.
— Но ведь она своего добилась — ты привязался к Венчику!
— А зачем ей это?
— Вероятно, она надеялась таким образом заполучить тебя.
— Да сдался я ей… Столько лет не напоминала о себе, и вдруг…
— А может, она все глаза выплакала?
— Ты еще ее защищаешь? — вскипел он.
— Даже не собираюсь! Просто я размышляю вслух. Какую-то цель она преследовала. Но вот какую… Слушай, а давай я позвоню бабке? Может, она уже не в больнице?
— Попробуй, — пожал плечами Венька. — Но что ты ей скажешь?
— Я не скажу, я спрошу, чего от нас хотят?
— От нас?
— Конечно, от нас. Ты же мне не чужой, между прочим.
— Да, Буська, хорошо я все-таки тебя воспитал!
— У тебя завышенная самооценка.
Мы пошли к нему в номер, уложили Венчика, который все требовал, чтобы ему почитали. Пришлось Веньке прочитать ему наизусть большой кусок из «Конька-Горбунка». Наконец он уснул. Спал он всегда крепко и обычно не просыпался до утра.
Мы перебежали ко мне в номер, и я набрала телефон Рахили Степановны.
Она мгновенно сняла трубку.
— Рахиль Степановна, это Броня!
— Ай, Бронечка, я уж думала, вы никогда не позвоните! Что вы хотите сказать? Я не знаю вообще, стоит ли нам разговаривать… Моя ненормальная внучка спрятала Венчика.
Я безмерно удивилась:
— Что значит — спрятала?
— Она его отвезла к каким-то подружкам в Тверию, чтобы я не показала его отцу..
— Очень интересно! А где она сама?
— А что, Вениамин хочет с ней поговорить? Я думаю, не стоит…
— Подождите, Рахиль Степановна, я ничего не понимаю…
— Ну она взяла Венчика и увезла в Тверию, это такой город на Киннерете… Она там с ним прячется…
— Извините меня за странный вопрос, вы лежали в больнице?
— В какой еще больнице? Я, слава богу, на здоровье не жалуюсь! Только без Венчика очень скучаю…
— Он без вас тоже. — Я была просто в бешенстве.
— Ну конечно, маленький мой… Постойте, что вы говорите?
— Рахиль Степановна, ваша внучка случайно не сумасшедшая?
Старуха закашлялась.
— Нет, она просто нервная девочка… А почему вы спросили?
Тут уж я не выдержала и все ей рассказала.
— Ай, боженьки, что же это делается? Подкинула ребенка и скрылась? Я не верю! — вдруг заголосила она. — Вы все врете. Дайте мне послушать его голос, я хочу поговорить с Венчиком!
— Венчик спит, он устает, у нас нет возможности вовремя укладывать его. Но с отцом мальчика можете поговорить! — Я сунула ему трубку.