Город Бездны
Шрифт:
– Вот и славно. И помни, Змей, – Васкес снова сделал жест, словно стрелял из пистолета, – наш уговор насчет охоты.
– Считай, что ты уже включен в список, по крайней мере с испытательным сроком.
Он исчез в тоннеле, а мы с Дитерлингом остались на платформе. С минуту оба не могли произнести ни слова, ошеломленные и подавленные странностью обстановки.
Мы находились на поверхностном ярусе, в кольцеобразном зале, окружающем посадочную платформу, которая располагалась у основания спирали. Потолок вестибюля нависал над множеством ярусов, пространство между ними пересекали во всех направлениях подвесные дорожки и пассажирские трубопроводы, а в наружной стене размещались бутики и рестораны, но они были частью закрыты, частью переоборудованы в тесные молельни или лавки, торгующие предметами религиозного назначения. Здесь было малолюдно – с орбиты добраться нелегко, и лишь к подъемникам шагала небольшая группа отправляющихся. Вестибюль был освещен хуже, чем рассчитывали дизайнеры, потолок едва виднелся. Помещение напоминало собор, в котором шла некая религиозная церемония; в такой атмосфере неуместны спешка и громкие голоса. На пределе слышимости что-то гудело, – казалось, этот звук идет из набитого генераторами подвала. Или из комнаты, набитой монахами, тянущими в унисон погребальное песнопение.
– Здесь всегда так? – спросил я.
– Нет. То есть это место всегда было отстойником, но с тех пор, как я побывал тут в последний раз, оно окончательно испортилось. Еще месяц назад, наверное, яблоку негде было упасть. Большинство проходили именно этим путем, чтобы сесть на корабль.
Здесь, на Окраине Неба, прибытие звездолета никогда не оставалось незамеченным. Планета у нас бедная и довольно отсталая, если сравнивать с другими населенными мирами, и едва ли она оказывает серьезное влияние на флуктуации межзвездного рынка. Мы ничего не экспортируем, если не считать опыта ведения военных действий и кое-каких малоинтересных биопродуктов из джунглей. Охотно покупали бы всякую технологическую экзотику и соответствующие услуги у демархистов, но лишь немногие толстосумы Окраины Неба могут это себе позволить. Когда нас все-таки удостаивают визитом, молва объясняет это тем, что гостей вытеснили с процветающих рынков, с маршрутов Йеллоустон – Солнечная система или Фанд – Йеллоустон – Гранд-Титон, либо тем, что корыту потребовался срочный ремонт. Это случалось примерно раз в десять стандартных лет, и визитеры всегда обводили нас вокруг пальца.
– Хаусманн действительно погиб здесь? – спросил я.
Мы пересекали огромный гулкий вестибюль.
– Где-то неподалеку, – отозвался Дитерлинг. – Где именно – никто никогда не узнает, потому что в те времена не было точных карт. Это случилось в радиусе нескольких километров отсюда, наверняка в окрестностях Нуэва-Вальпараисо. Вначале тело собирались сжечь, но позже решили забальзамировать, чтобы легче было его выставлять – в качестве наглядного примера.
– Но культа тогда еще не было?
– Конечно не было. Несколько чокнутых поклонников, но никакого религиозного психоза. Это началось позже. Экипаж «Сантьяго» состоял в основном из людей светских, но человеческую психику не так-то просто излечить от религиозности. Они взяли деяния Небесного и соединили их с тем, что предпочли вынести из прежней жизни; они сохраняли одно и выбрасывали другое по своему усмотрению. Сменилось несколько поколений, пока они не продумали схему до мелочей, после чего остановить процесс стало невозможно.
– А после того как появился мост?
– К тому времени хаусманниты поделились на секты, одна из которых завладела его мумией. Эти фанатики назвали себя церковью Небесного. И решили – исключительно удобства ради, – что он умер не просто у моста, а под ним. И что мост, по сути, надо считать не космическим лифтом – это его побочная функция, – а усыпальницей Господней, символом преступления и славы Хаусманна.
– Но мост спроектировали и построили люди.
– По воле Божьей. Неужели не понимаешь? Таннер, тут ни к чему не подкопаешься, так что сдавайся.
Навстречу нам шли сектанты, двое мужчин и женщина. Возникло ощущение, что я уже где-то видел эту троицу, хотя вряд ли встречался лицом к лицу. Все были одеты в просторные пепельно-серые блузы. Независимо от пола эти люди носили длинные волосы. На голове у одного из мужчин сидел венец – судя по всему, устройство для причинения боли. У другого пустой левый рукав был приколот к боку. На лбу у женщины можно было разглядеть татуировку в виде крошечного дельфина. Мне вспомнилось, что на борту «Сантьяго» Небесный Хаусманн коротал время в обществе своих друзей-дельфинов, которых чурался экипаж.
Странно, что я вспомнил эту подробность. И еще хотелось бы вспомнить, кто мне про нее рассказывал.
– Пистолет твой на взводе? – спросил Дитерлинг. – Приготовь на всякий случай. Может, завернем за угол, а там наш дружок завязывает шнурки.
Я похлопал по пистолету, чтобы убедиться в его наличии:
– Сомневаюсь, Мигуэль, что сегодня нам так повезет.
Мы прошли через дверь в стене вестибюля и теперь уже отчетливо услышали голоса. Это монахи пели хором, и не сказать чтобы в лад.
Впервые с тех пор, как мы очутились в помещении терминала, нашим взглядам предстала спираль. Посадочная площадка являла собой огромное круглое помещение, окаймленное балконом, на который мы вышли. Дно находилось в сотнях метров под нами, а спираль, проходя через лепестковый люк в потолке, спускалась к «причалу», где прятались обслуживающие механизмы, готовые ремонтировать подъемники. Откуда-то снизу и доносилось молитвенное пение, и причуды местной акустики увлекали эти звуки к самому потолку.
Мост – это хрупкая на вид цельная вена из гипералмаза, которая тянется от поверхности планеты до самой синхронной орбиты. Ее диаметр не превышает пяти метров – не считая последнего километра, где она накрывает терминал. Здесь ширина трубки составляет тридцать метров. Уходя наверх, она постепенно сужается. Этот излишек выполняет чисто психологическую функцию: слишком многие захотели бы отказаться от посещения орбиты, обнаружив, насколько узка на самом деле нить, по которой им предстоит путешествовать. Вот почему владельцы моста сделали видимую часть терминала значительно более широкой, чем диктовала необходимость.
Лифты прибывали и отправлялись с интервалом в несколько минут, проходя колонну вверх и вниз из конца в конец. Кабина лифта представляет собой гладкий цилиндр с выпуклым основанием и удерживается внутри шахты при помощи магнитов. Каждая разделена на уровни для питания, отдыха и сна.
Большинство капсул скользили вверх и вниз порожняком, с неосвещенными пассажирскими отсеками. Лишь в каждой пятой или шестой можно было заметить маленькие группы людей. Несомненно, это не говорило о процветании бизнеса, но серьезных проблем, кажется, пока не намечалось. Расходы на прогон пустых кабин были ничтожны в сравнении со стоимостью моста и не влияли на график движения «прибыльных». Издали их было не различить, и это порождало иллюзию оживления и благополучия – надеждой на то, что такое однажды наступит, владельцы моста не тешились с тех пор, как его арендовала церковь. И хотя в пору муссонов можно было подумать, что война прекратилась, кто-то продолжал составлять планы кампаний на новый сезон и на компьютерах-симуляторах разыгрывались военные игры, чертились направления ударов и фланговых обходов.