Город чудес
Шрифт:
Узнав об отъезде семьи своего шефа, Жоан Си-карт почувствовал себя окончательно преданным. Он позаботился о том, чтобы до Онофре Боувилы дошла записка следующего содержания: «Жоан Си-карт срочно хочет тебя видеть». Онофре ответил: «На этот раз только ты и я – без посторонних». – «Как хочешь, – согласился Сикарт, – укажи место». Онофре Боувила немного поколебался для вида, хотя у него уже все было решено. «В церкви Святого Северо, за полчаса до начала мессы». Си-карт было возразил, что в этот час церковь закрыта. «Я прикажу ее открыть», – был ответ. В этом бесконечном обмене посланиями прошел день, в течение которого между бандами не случилось ни одного столкновения, однако улицы Барселоны тревожно замерли в ожидании нового кровопролития, а потому были пустынны: горожане не осмеливались покидать жилища, разве только по неотложным делам.
Еще не взошло солнце, а люди Сикарта уже заняли позиции на прилегавших к церкви улицах, на ее крытых галереях, в соседнем магазине, торговавшем оливковым маслом, и в руинах старого заброшенного дворца. С этих позиций они рассчитывали увидеть появление Онофре, но тот их опередил – он провел в церкви
– Ну что, убедились? К чему эта излишняя суета? – мягко попенял им Онофре.
Они не заметили, как на его лбу выступили капельки пота, схватили бедного капеллана, волоком вытащили из церкви и поставили перед Сикартом.
– Побережье свободно от мавров, – сообщили они, – но мы привели к тебе капеллана, чтобы он собственноручно подтвердил этот факт!
Сикарт повернулся к капеллану.
– Ты знаешь, кто я такой? – спросил он.
– Да, сеньор, – ответил капеллан тоненьким, срывающимся от волнения голосом.
– Тогда скажи мне правду, кто в церкви?
– Только этот мальчик.
– Можешь поклясться Богом?
– Клянусь Господом Богом нашим и всеми святыми.
– А Одон Мостаса?
– Он со всей бандой ждет на площади Дель-Рей.
– Почему на площади Дель-Рей?
– Так распорядился Онофре Боувила.
– Хорошо, – сказал Сикарт и отвернулся от капеллана.
Вместо уверенности этот диалог заронил в его душу еще большие сомнения. Накануне он провел бессонную ночь: все раскидывал умом, как ему поступить, но так ничего и не надумал, что отнюдь не прибавило ему душевного равновесия. Сейчас наступил переломный момент в его судьбе – он стоял на перепутье: с одной стороны, ему хотелось договориться с Онофре Боувилой, чтобы иметь возможность восстановить status quo, с другой, все его существо восставало против переговоров – он был бойцом по натуре, и вероятность легкой победы ослепляла его разум. «Что мне стоит послать людей на площадь Дель-Рей и перебить всех приспешников Одона Мостасы, да в придачу и самого главаря? А я меж тем мог бы разобраться с этим Боувилой: вот он стоит передо мной, кроткий, как цыпленочек, – один выстрел, и с ним покончено. Затем мы бы в несколько минут выбили врагов из города, и Барселона была бы целиком в наших руках». Эти мысли сталкивались в жестокой схватке, противоречили друг другу и приводили его в полное замешательство, парализуя волю. Его подручный попытался вывести Сикарта из ступора и побудить к принятию решения.
– Давай шевелись. Чего ты ждешь? – сказал он ему.
Это был тот самый Боищ, в чьей верности он так сильно сомневался. Тотчас все то, что он передумал за долгую ночь и что казалось ему таким убедительным, рассеялось, словно кошмарный сон.
– Как только я зайду в церковь, оставь у входа трех человек, а с остальными иди на площадь Дель-Рей, – приказал он Боищу. – Там ждут люди Одона Мостасы. Разберись с ними. Понял? Да так, чтобы никого не осталось в живых. Я скоро к вам присоединюсь.
3
Когда Жоан Сикарт решился переступить порог церкви Святого Северо, солнце уже взошло. Церковь представляла собой небольшую по размерам постройку в стиле барокко. «Здесь я быстро с ним разделаюсь, – думал Сикарт, – так мы одним махом положим конец всем этим глупым и опасным раздорам. Как только он подставится под выстрел, я его прикончу. Правда, я гарантировал ему безопасность, а он, в свою очередь, пока держал данное мне слово, но скажите на милость, с каких это пор меня стали интересовать вопросы чести? – убеждал он себя. – Всю жизнь только тем и занимался, что нагло обманывал людей, а теперь вдруг меня одолела совестливость». Из-за полумрака, царившего в церкви, он в течение нескольких мгновений не видел очертания предметов, однако услышал голос Онофре Боувилы, доносившийся со стороны алтаря.
– Иди сюда, Сикарт. Я здесь. Тебе нечего бояться, – звал голос.
Сикарт почувствовал, как по спине пробежал озноб. «Это все равно, что убить собственного сына», – промелькнула мысль. Привыкнув к полумраку, он прошел между двумя рядами скамеек. Левая рука, засунутая в карман брюк, судорожно сжимала оружие. Это был один из тех маленьких пистолетов, которые рассчитаны только на один выстрел и из которых можно стрелять лишь в упор. Их производили в Чехии, а в Испании они были почти неизвестны, поэтому Сикарт сильно надеялся на неосведомленность своего противника. Онофре Боувила вряд ли догадается, что спрятано у него в кармане брюк, и в этом случае он сможет убить его, подойдя поближе. Точно такой же пистолет, но отделанный серебром с инкрустацией из бриллиантов и сапфиров, был подарен императором Францем-Иосифом [49] своей жене, императрице Елизавете. Чтобы не оскорблять деликатных чувств ее императорского величества, – в то время не было принято дарить огнестрельное оружие женщинам, тем более дамам столь благородного происхождения, – оружейники, по поручению императора, придали пистолету форму ключа.
49
Франц-Иосиф І (1830 – 1916) – император Австрии и король Венгрии из династии Габсбургов. В 1867 г. преобразовал австрийскую империю в двуединую австро-венгерскую монархию.
– Никто не должен видеть у тебя этот пистолет, – предупредил император свою жену, – но на всякий случай всегда носи его в сумочке. Наше время изобилует покушениями, и я немного опасаюсь как за твою жизнь, так и за жизнь наших детей, – прошептал он.
Она не удосужилась оценить по достоинству этот знак заботливости: императрица не любила мужа, относилась к нему с явным презрением и даже на официальных приемах и церемониях распространяла вокруг себя столько холода, сколько могла из себя выдавить, то есть – много. В то роковое утро 10 сентября 1898 года, когда, находясь в Женеве, императрица прогуливалась по набережной Монблан в ожидании посадки на пароход, у нее был с собой пистолет. Она послушалась-таки мужа и положила пистолет в сумочку, но это не спасло ее от гибели – она была убита неким Луиджи Лучени. Сначала убийца в течение двух дней караулил свою жертву у дверей гостиницы, однако безуспешно. Поскольку ему нечем было заплатить за кинжал, стоивший в то время двенадцать швейцарских франков, он сам соорудил его из латуни. Накануне императрица посетила баронессу Ротшильд, чтобы полюбоваться экзотическими птицами и гребенчатыми дикобразами, привезенными специально для нее с острова Ява. Елизавета погибла, когда ей был семьдесят один год, не утратив и в этом возрасте стройность фигуры и необыкновенную красоту, оставшись в памяти людей воплощением той элегантности и чувства собственного достоинства, которые в то время еще сохранялись в Европе. Ей нравилось сочинять элегические стихи. Ее сын покончил жизнь самоубийством, ее шурин, император Мексики Максимилиан, был расстрелян, сестра погибла при пожаре в Париже, племянник, король Людовик II Баварский, последние годы жизни прозябал в сумасшедшем доме, а спустя двенадцать лет ее убийца тоже покончил с собой в Женеве, где отбывал пожизненное заключение. Луиджи Лучени родился в Париже, но вырос в Парме. Если бы императрица Сиси, как ее любовно называли подданные, успела прибегнуть к оружию, подаренному ей императором, прежде своего палача, она смогла бы избежать гибели – у нее был этот шанс, потому что перед тем, как обрушить на нее свой роковой удар, Луиджи на несколько секунд замешкался. Императрица и сопровождавшая ее графиня Штарай прикрывались от солнца зонтиками, и убийце пришлось заглянуть поочередно под каждый из них, чтобы не совершить ошибки, которая сделала бы его посмешищем в глазах потомков. При этом он бормотал: Scusate, signera, извините, синьора. Однако в тот момент императрица наверняка не вспомнила о пистолете в сумочке, а может быть, решила забыть о нем намеренно, поскольку всегда утверждала, что устала от жизни. Меня безмерно утомляет эта тяжелая ноша под названием жизнь, – писала она незадолго до смерти своей дочери, – я поминутно испытываю физическую боль и, будь у меня выбор, предпочла бы умереть. Другую руку, в которой не было пистолета, Сикарт старался держать на виду и протягивал ее Онофре Боувиле, будто бы для рукопожатия. Но все его ухищрения оказались напрасными: Онофре не стал тратить время на выяснения, зачем его противник прячет руку в кармане, и, когда тот подошел к нему вплотную, упал на колени и закричал:
– Сикарт, во имя твоей матери, не убивай меня – я еще так молод, и посмотри – у меня нет оружия!
Сикарт заколебался всего на пару секунд, но они стали последними в его жизни. Из темноты к нему метнулась огромная тень – кто-то бросился на него сверху и в мгновение ока свернул ему шею. Из носа и рта убитого обильно полилась кровь. Все произошло так быстро, что у Сикарта не было времени вынуть пистолет из кармана и тем более пустить его в ход, точно так же, как его не оказалось у императрицы несколько лет спустя. Сикарта убил Эфрен Кастелс, великан из Калельи, которого Онофре все эти месяцы тщательно скрывал даже от своего непосредственного окружения. Наконец наступил момент прибегнуть к его помощи, и теперь безжизненное тело Сикарта лежало распростертым перед самым алтарем. Безусловно, они совершили страшное кощунство, однако сделанного не воротишь. Не тратя времени на раскаяние, Онофре и Эфрен в несколько огромных скачков преодолели пространство центрального нефа, закрыли двери и опустили засов. Люди Сикарта, охранявшие вход в церковь, заподозрили что-то неладное и стали ломиться в дверь, но не смогли войти.
Меж тем трое других отправились на площадь Дель-Рей. По дороге они догнали Боища и доложили ему о происходящем: дверь в церковь наглухо задраена, а Сикарт почему-то не выходит. Боищ слушал новости краем уха: вот уже некоторое время он действительно жаждал захватить власть, и предположение о том, что Сикарта заманили в ловушку и он пал жертвой вероломства, ничуть не печалила его. Ослепленный честолюбивым желанием пробиться во что бы то ни стало наверх, он повел своих головорезов на площадь. Они пришли туда беспорядочной толпой, не приняв никаких мер предосторожности, чего наверняка не произошло бы, если бы во главе демарша стоял Сикарт. Боищ слишком поздно понял опрометчивость своего поведения: площадь была пустынна, банда Одона Мостасы точно испарилась. Люди Боища повернулись к нему лицом. «Что мы тут делаем?» – казалось, спрашивали они. Он, не видя перед собой врага, растерялся. В этот момент с соседних крыш на них обрушился шквальный огонь, поднялась беспорядочная пальба, и завязался бой, продолжавшийся около двух часов. Несмотря на большую численность, люди Боища были буквально изрешечены пулями и несли большие потери. Их погубила дисциплина, привычка подчиняться приказам: когда исчез Сикарт, а Боищ дискредитировал себя своим поведением – кстати, он был убит одним из первых, – никто не знал, как действовать, люди же Одона Мостасы, напротив, среди всего этого хаоса чувствовали себя как рыбы в воде – для них это была привычная среда обитания. Наконец остатки банды Боища побросали оружие и разбежались кто куда. Одон Мостаса намеренно позволил им уйти; ему было трудно перегруппировать свои силы для преследования.