Город гибели
Шрифт:
Он развернул бумагу.
— Вот она, — сказал он. — Я сам ее вырастил.
В дыхании сквозняка из полуоткрытых дверей колебались кончики прекрасных орхидей.
У мистера Хермана перехватило дыхание.
— Она изумительна. Великолепна.
Цветы колыхались и дрожали, словно экзотические, призрачные, голубые птенчики с четкими более темными пятнышками.
Мистер Херман спросил:
— А они пахнут?
— А сколько времени? — поинтересовался полковник.
Херман посмотрел на настенные часы.
—
— Еще нет. Солнце еще недостаточно высоко.
— Не понимаю, — удивился мистер Херман.
— Все очень просто, — объяснил полковник. — Вы знаете, цветок не дурак. Он начинает пахнуть, когда начинает летать множество насекомых. А это бывает к полудню, когда солнце жарит сильнее всего.
— Это странно, — покивал головой Херман.
— Обратите внимание на эти листья. — Полковник прикоснулся к длинным зеленым языкам, раскрытым, как зев кобры. — Они всегда поворачиваются в направлении с востока на запад. Если вы это чудище повернете на север или юг, то листья снова повернутся с востока на запад.
— И не знаю, как вас за это отблагодарить, — сказал Херман, — у меня еще никогда не было орхидеи.
— Это чудище. Когда она к вам привыкнет, то будет с вами беседовать. Этот новичок уже прибыл на ваше место?
— Вчера нас представили друг другу.
— Если он мне придется не по душе, то я открою счет где-нибудь в другом месте. Можете это ему сказать откровенно.
Полковник протянул руку.
— Прощайте и много счастья. Не нравится мне, что вы уходите. Мне будет грустно без вас.
После рабочего дня они в банке немного посидели.
Мистер Херман отбыл домой с серебряным подносом и своей Vanda Coerulea. В саду он посмотрел вокруг и издал, глубокий вздох. Ежедневная радость сердца после восьмичасового ожидания приговора в банке теперь обещающе распростерлась перед ним. Теперь они принадлежали ему уже навсегда. С утра до вечера и с вечера до утра.
Орхидею он поставил в гостиной за раздвижные стеклянные двери.
Миссис Херман заметила:
— Мне этот цветок вообще не нравится. У него какой-то злорадный вид.
— Он великолепен, — не согласился супруг. — Как этот цветок может быть злорадным?
— Противный сорняк, — заворчала супруга, ругаясь на цветок. — Мало того, что ты целый день будешь мотаться по саду, так ты еще и в комнаты будешь траву таскать. Выбрось это из головы! Здесь внутри она стоять не будет.
Херман возразил:
— Орхидее необходима влага. Она же из Индии.
— Я никогда индусов не любила, — неустрашимо проворчала миссис Херман в ответ, хоть в жизни не встретилась ни с одним. — На ночь ты ее здесь можешь оставить, но утром она отправится в сад.
— Представь себе завтрашнее утро, — разошелся мистер Херман, — ты только попытайся себе его представить.
Миссис Херман с подозрением
— А что должно быть завтра утром?
— Мне не нужно идти в банк.
— Если ты думаешь, что с этого момента ты целыми днями будешь слоняться только по саду, то тут ты очень ошибаешься. Необходимо прочистить сточные трубы и покрасить дом снаружи и изнутри. А то тут все, как в свинарнике.
На кухне она гремела кастрюлями.
— На пенсии, — услышал мистер Херман ее ворчание, — на пенсии в его возрасте. Женам невозможно уйти на пенсию. Варить и убирать надо постоянно.
На следующий день миссис Херман отправилась в Аделаиду за покупками.
— Когда я вернусь, то не желаю ее здесь даже видеть, — заявила она, надевая перчатки.
Когда она ушла, Херман присел к стеклянным дверям, через которые постепенно начинало припекать солнце, чтобы немного почитать. Через мгновение ему показалось, что с орхидеей что-то не в порядке. Он отложил журнал и уставился на растение. Цветы вроде бы как побледнели.
Он пробормотал:
— Мне не кажется, что тебе там хорошо. Пожалуй, ты стоишь на самом солнце.
Он перенес горшок с цветком подальше от окна и вернулся к чтению статьи о садоводстве. Остальное в журнале он и не читал. Катастрофы человеческой жизни, которые присутствовали на остальных страницах, и так доставляли ему множество огорчений, и он только излишне портил бы себе ими жизнь. Он читал только раздел садоводства. Окончив, он посмотрел на свою орхидею.
— Черт меня побери, — пораженный, пробормотал он.
В полутени к цветку вернулся его изначальный цвет.
— Вот так-то тебе хорошо, а?
Vanda Coerulea покивала отростками.
Мистер Херман занялся мытьем посуды после завтрака. Он раздумывал, как бы все уладить с цветком. Ему было ясно, что жена цветок в комнате не потерпит. Но ему также было ясно, что цветок должен быть под крышей.
— Сделаю теплицу. Да, именно так, — внезапно решил мистер Херман.
В этот момент, с руками, опущенными в воду, где мылась посуда, он почувствовал, что попал в точку. Чем дольше и глубже он затем обдумывал свою идею, тем больше она ему нравилась. Он даже едва мог дождаться того момента, когда он за это возьмется. Он так был занят своими представлениями о теплице, которую построит, что разбил еще совсем новый молочник.
— Я тебе построю дом, что ты на это скажешь? — обратился он к Vanda Coerulea.
И снова что-то в растении ему не понравилось.
— Что-то тебе здесь не по вкусу, — сказал он себе, — но как-то я еще не догадался что.
Он уставился на солнечные лучи, падающие на цветок через стеклянные двери.
— Всходит на востоке и заходит на западе, — рассуждал он. — Ну, конечно же… Как это мне сразу не пришло на ум. Ведь я тебя неправильно повернул.