Город греха
Шрифт:
— Спросите прямо сейчас.
Мадам схватила деньги и скрылась позади ящиков. Дэнни увидел ее, как она через мгновение уже ходила среди тех, кто стоял с бутылками, потом перешла к любителям кофе и пончиков. Выбрала из толпы высокого негра с бас-трубой в футляре, взяла его за руку и ввела в помещение. От длинного пальто этого человека, которое, казалось, служит ему оболочкой и местом постоянного жительства, на Дэнни повеяло запахом застарелого пота, листьев и раствора для полости рта. Женщина представила его:
— Честер Браун. Он знает Мартина Гойнза. Дэнни указал ему на ближайший ряд стульев. Мисс Джазовед вернулась к стойке, а бас направился к указанному месту,
— Знаете Марти Гойнза, Честер? Негр рыгнул и спросил:
— А чем, собственно, обязан? Дэнни протянул ему доллар:
28
Антисептическое средство для полоскания рта и горла.
— На завтрак чемпиону.
— Я ем три раза в день, начальник. А рассказы о друзьях-товарищах разжигают аппетит.
Дэнни выложил еще один доллар. Честер схватил его, залпом опорожнил пузырек «Листерина» и погладил его:
— Улучшает память. А так как Марти я не видел с войны, вам моя память будет нужна.
Дэнни достал блокнот и ручку:
— Рассказывай. Трубач глубоко вздохнул:
— Я с Марти выступал, еще когда он звал себя Рогом Изобилия. Тогда еще на Вентура-бульвар сеяли бобы, а Долина была застроена халупами. Половина ребят бодяжили, половина садились на иглу. Сам Марти торчал как сволочь.
Пока семь долларов Дэнни себя оправдывали: подтверждалось и то, что он узнал из профсоюзного досье Гойнза, и то, что он знал о его судимостях.
— Давай дальше, Честер.
— Ну что, Марти стал приторговывать травкой, с этим у него вышло не очень. Как я слышал, он занимался этим недолго. Он грабитель был прирожденный. Все ребятишки, которые грелись, этим занимались. В барах тырили сумочки со столов и со стульев, узнавали адреса людей, выкрадывали ключи от дома, пока бармен их поил. На одном выступлении смотришь — нет ударника, на другом — трубы и так далее: они сведениями делились, чтобы обворовывать местных клиентов. Марти тоже всем этим занимался, только в одиночку; в перерыве угонит машину, грабанет кого-то и бегом к следующему номеру выступления. Говорю ж, он грабитель был прирожденный.
Это что-то новенькое, даже для копа, который сам в молодые годы угонял машины и, кажется, об этом знал все досконально.
— Это о каких годах идет речь, Честер? Постарайся вспомнить.
Браун посмотрел на пузырек «Листерина»:
— Чтобы не соврать, скажу так: с лета 43-го до, наверно, 44-го.
Гойнз схлопотал второй срок в апреле 44-го.
— Работал он один?
— Вы про грабежи?
— Про них. И вообще, были у него какие-то партнеры?
— Ежели не считать одного малого, Рог Изобилия всегда сам по себе гулял. Тот его кореш — белый, светлоголовый малый, высокий и застенчивый — любил джаз, но ни на чем играть не умел. Он пострадал в пожаре, и все лицо у него было забинтовано, как у той мумии. Мальчуган еще — ну, лет девятнадцать, а может двадцать. Сколько они с Марти переграбили — и не припомнишь.
Дэнни охватила дрожь. Хотя «мальчуган» не мог быть убийцей: подросток в 1943-1944-м не может выглядеть седым пожилым мужчиной в 1950-м.
— Что сталось с тем корешом, Честер?
— Не знаю. Но вы вроде интересуетесь по поводу нарушения режима и даже не спрашиваете,
— Как раз хотел поговорить об этом. Есть что сказать?
Браун покачал головой:
— Марти всегда держался особняком. Ни с кем дальше клуба не общался.
У Дэнни пересохло в горле:
— Гойнз гомосексуалист?
— Чего это?
— Голубой, педик, гомик? Мальчиков любит? Браун допил свой «Листерин» и вытер губы:
— Это вы зря. Нехорошо говорить гадости о человеке, который не сделал вам ничего плохого.
— Ну так ответь на мой вопрос, — сказал Дэнни. Музыкант открыл футляр; инструмента в нем не было — одни бутылочки с «Листерином» для полоскания рта. Честер отвернул пробку, неспешно сделал один долгий глоток.
— Это за Марти, — сказал он. — Я ж не такой дурак, как вы думаете, и знаю, что он умер. Не был он никаким гомиком. Может, с бабами он и не крутил, но курва буду — педом он не был.
Со сведениями, полученными от Честера Брауна, Дэнни кинулся к телефону-автомату. Первым делом он позвонил в объединенный полицейский архив, где выяснил, что Мартин Митчел Гойнз по обвинению в проникновении со взломом не задерживался, что никаких молодых светловолосых сообщников по двум уголовным делам, связанным с марихуаной, в его деле не значится, что в Сан-Фернандо примерно в 1942-1945 годах молодой человек с явными следами ожогов на лице по делам, связанным с мошенничеством и наркотиками, не задерживался.
Звонок на коммутатор участка Западного Голливуда свел его с обиженной Карен Хилтшер. Она сказала, что ее долгие переговоры с тюремным архивом по досье секс-преступников дали такой результат: ни у кого из четырех осужденных не было группы крови 0+. Ответили на запрос и Сан-Квентин и Лексингтон. Оттуда сообщили, что Мартин Гойнз в заключении держался особняком, а его адвокат в Лексингтоне упомянул, что Гойнз до сих пор не появился у социального работника, который им занимался, и после возвращения в Лос-Анджелес ничего не сообщил даже о месте жительства. На всякий случай Дэнни попросил Карен посмотреть в участковом архиве дела на грабителей, имевших отношение к джазу, и уточнить, не проходит ли по тамошним документам парень с обожженным лицом, который любит джаз. Разобиженная девушка все же согласилась порыться в бумагах. Дэнни повесил трубку, решив, что обед, которого он так страшился и который он обещал Карен, придется устроить уже не у Майка Лаймана, а в более роскошной «Кокосовой роще», чтобы умаслить девушку.
В час дня Дэнни от нечего делать снова решил проутюжить уже знакомые тротуары и мостовые. Он поехал в негритянский квартал и битых четыре часа опрашивал жителей прилегающих к Сентрал-авеню улиц и переулков о Гойнзе и седовласом человеке. В сумерках он вернулся в Западный Голливуд, припарковал машину на углу Сансет и Дохини и стал обходить дома на холмах северной стороны и по южной стороне ближе к бульвару Санта-Моника. В голове у него вертелась неотвязная мысль: почему, чтобы избавиться от трупа, убийца выбрал именно Аллегро-стрит. Если убийца живет где-то поблизости, это дало ему достаточно времени для истязания мертвого Гойнза, Аллегро же он выбрал, просто чтобы поиздеваться над полицией. Машину он бросил там, чтобы сбить полицию со следа, а живет он совсем в другом месте. Эта версия вела к другим заключениям «субъективного мышления» — фундаментального принципа Ганса Маслика. Тут Дэнни подумал, что собственный автомобиль оставил убийца где-то поблизости, чтобы тут же уехать, и новогодним утром, утомленный и опустошенный после приступов безумной ярости, прогуливался по Стрипу, смешавшись с праздничной толпой.