Город грехов
Шрифт:
Мне нравится Чикаго. Такой ритм жизни, что некогда копаться в себе. Но если остановиться, то сразу чувствуется одиночество. И его не заполнит никакая соседка и никакая публика. Даже музыка. И я жду продолжения той зарисовки, что ты прислал в прошлый раз — мне безумно понравилось, это совсем не так плохо, как ты думаешь. Не Диккенс, конечно, но я поражена и очень увлечена, надеюсь, ты обязательно продолжишь этот рассказ.
Люблю и скучаю каждый день. Твоя Бекки.
Глубокий вдох, и от листка чудится волшебный аромат: печеные яблоки, корица, карамель. Знает, что это лишь мираж, и его девочка-радуга не имеет привычки выливать духи на конверты, но воображение уже разыгралось. Он не мог дождаться, когда увидит ее хотя бы крохотной черно-белой фигуркой на выпуклом экране
Письмо бережно сложено вчетверо и отправлено вслед за сигаретами. Встав с кресла, Заккари обходит стол, скептично осматривая с детства знакомые скучные коричневые стены. Мир без цвета. Серый, блеклый. Без искр в зеленых глазах его маленькой звездочки — так и вовсе никакой. Чужой. Ненужный. Противный до тошноты, скрутившей живот спазмом. Он не хотел закапывать себя в эту яму, никогда не хотел, всю жизнь пытался бороться — через боль, через собственное «не могу». Вот чего не мог точно, так это терпеть сейчас ноющую пустоту под ребрами. Холод вдоль позвоночника. О да, он понимал, о чем пишет Бекки, потому что самого ломало также. Вот уже целый месяц твердил себе «Так лучше для нее», а сам сдерживал порывы немедленно забрать ее домой. И самое смешное — знал, что достаточно одной строчки в очередном письме, и его девочка бросит все, вернется. Но не мог с ней так поступить. А вот с собой, своим прошлым, был волен поступать так, как велит обливающееся кровью сердце. Единственно верным образом.
Он шел в свою комнату, словно в тумане. Невидящим взглядом смотрел вокруг, мельком подмечая детали. Какие-то отвратительные картины на стенах, выцветшая мазня. Потрескавшийся от времени мраморный пол и плотно занавешенные окна — мелькнула глупая мысль о клетке с попугаем, которую накрыли тканью. Полумрак, бегущее вдоль коридора эхо от гулких шагов и витающие в затхлом воздухе пустых комнат призраки поколений Грантов…
В найденный под кроватью с помощью света зажигалки чемодан отправились несколько рубашек и брюк, зубная щетка и одеколон. После недолгих сомнений отодвинул шкаф, открывая нишу за ним — сооруженный в пятнадцать лет тайник. И если обычно мальчишки хранят там записки от одноклассниц или портреты красавиц из журналов, то Заккари наполнил свой книгами. Фицджеральд и Дефо, Брэм Стокер и, конечно же, Диккенс. Украденные из школьной библиотеки, ведь отец никогда бы не дал денег на подобную чушь. Выбрав несколько самых любимых и самых затертых томов, отправляет их в чемодан — а больше и добавить нечего. Ничего не держит. Застегнув пиджак, Зак с легкой усмешкой надел на голову фетровую шляпу, скрывая лицо за полями. Сегодня не повредит.
Все произошло быстро, движения четкие, без малейших сомнений. Он знает, чего хочет его душа. Выгнать кадиллак из гаража, метров на сто от дома. Закинуть на сиденье багаж и подхватить давно ждущую своего часа канистру с бензином. Вернувшись в поместье, он первым делом метнулся в кабинет. Вонючая жижа полилась щедрым потоком на стол Большого Змея и шкафы. Дорожкой в холл, распространяя резкий запах. Гул в ушах не дает думать, но это уже и не нужно — все давно пережевано, переварено и выплюнуто. Как этот чертов дом, стоящий на окраине города холодной каменной могильной плитой. Слишком много призраков. Слишком много боли впитали стены. Слишком ненавидит все, что это место собой олицетворяет. Мстительно выплескивает последние капли на герб своего проклятого семейства, выгравированный на входной двери. Металл не загорится, но это уже неважно.
Капли пота застилают глаза, щиплют. Раздраженно стирает их и смотрит внутрь дома в последний раз. Хочется, чтобы он просто провалился в ад, где ему самое место. Но придется сделать проще. Щелчок зажигалкой, и она летит на блестящий бензином пол.
***
Алое марево поднималось все выше, трещало, пуская в ночной
Красный кадиллак Эльдорадо шоркнул шинами по гравию и скрылся на трассе, ведущей к выезду из клятого города грехов, в котором у каждого жителя есть свои скелеты в шкафу. Скелеты семейства Грант отныне унесло очищающее пламя. Даря последнему его представителю крылья, подобно восставшему из пепла фениксу.
Теперь он свободен.
***
Большой зеленый сад раскинул свои ветви вдоль узких тропинок. Здесь никогда не кричали, всегда переговариваясь полушепотом, словно говорить в полный голос это какое-то неуважение к окружающим. И тени. Скользящие по каменистым дорожкам, одинаковые тени в форменных голубых платьях с белыми воротничками. Застиранные и блеклые, но тут все цвета давала сама природа. Белые, кремовые, розовые и желтые розы, распространяющие тонкий аромат. Он не любил срывать цветы, и она послушно любовалась ими, пока живы. Все имеет значение лишь пока оно дышит.
Рисунок не получался. Краски плохо ложились на холст, и высокая светловолосая женщина постоянно хмурила брови. Почему же сегодня не выходит? Запечатлеть красоту с натуры оказалось сложней, чем она думала. Вся жизнь — сложная, если в ней нет цели. А Лили Стоун и не жила. Доживала. Тянула свои дни, похожие один на другой и различающиеся только тем, переварена сегодня каша на завтрак или в самый раз. Погрузившись в свои мысли, старательно выводила лепесток за лепестком, словно надеясь однажды нарисовать чертовы розы так достоверно, что они оживут и вновь наполнят воздух своим запахом…
Не оживут. Ничто не оживает.
— Слышали новость, сестра Уильямс? — раздался тихий голос на соседней дорожке, и Лили раздраженно повела плечом: терпеть не могла, когда отвлекают. Сжала кисточку покрепче, но следующая фраза заставила навострить уши помимо воли, — Ночью был ужасный пожар в поместье Грантов. Говорят, и щепки не осталось, одно пепелище.
— Правда? Неужели город ждут новые распри этого клубка гадюк?
— О, не думаю. Видите ли, ходят слухи, что поджог совершил сам младший Грант. По крайней мере, его никто не видел с самого вечера, даже думали, что погиб. Но с утра его мать сделала заявление, что он оставил ей записку и просто уехал.
— Надо же, — охнула Уильямс своей невидимой глазу Лили собеседнице, — Похоже, у парня серьезные душевные проблемы…
Голоса удалялись, становясь все тише и неразборчивей. Мисс Стоун долго всматривалась в свою незаконченную картину, находя изъяны. В последнее время слова до сознания добирались очень медленно, как через вязкий туман. Она могла ни с кем не говорить неделями — благо, сестры привыкли и не к такому. И все чаще ловила себя на мысли, что стоит избавиться от этой выеденной оболочки, которой себя ощущала. Но не было решимости. Вообще ничего не было. А потому в голове словно стучали молоточки, все чаще. По вискам, по затылку. Даже сквозь беспокойный сон. Тук-тук. Тук-Тук.
По саду вдруг разлился оглушительный, непристойно громкий смех, от которого тени в голубых платьях начали беспокойно озираться по сторонам.
— Глупый, глупый мальчишка! Ты все равно Змей и не сбежишь от этого никогда!
Эпилог
Она скептично рассматривала свое отражение в зеркале над туалетным столиком. Результат трудов довольно умелой девушки-гримера радовал, но все равно было непривычно видеть себя такой. С ярким макияжем, гораздо более отчетливым, чем использовала сама — ее предел это алая помада. Тут же все было с легким, небрежным шиком, как положено. Хитроумная прическа, которую никогда бы не смогла закрутить Лайла, только заставляла жалеть о том, что снова придется раздирать пряди от лака. Иногда казалось, что она скоро облысеет совсем из-за постоянных экспериментов. Но все это меркло перед непередаваемым ощущением предвкушения от каждого всплеска аплодисментов со стороны сцены.