Город грешных желаний
Шрифт:
— Не бойся, голубка моя. Однако и медлить не след. Время нам лететь отсюда прочь!
И он потащил ее к двери.
— А часовой? — пробормотала Троянда, хватаясь за Григория, потому что у нее подгибались ноги.
— А что нам часовой! — отмахнулся тот, однако же выглянул осторожно: а вдруг, покуда они самозабвенно миловались, и впрямь стал под дверью охранник, да еще и не один?..
Обошлось! И Григорий ринулся вверх по лестнице… то есть он хотел бы ринуться, а по правде сказать, ноги его порядком заплетались. Троянда же вообще едва шла; но чем выше поднимались они, чем ближе чудилось спасение, тем резвее бежали. Единственно, что заботило теперь Григория, не пролюбили ли они урочный час? А ну как придется вплавь догонять корабль? И притом он ощущал: вздумай Троянда сейчас задержать, остановить его — и он тут же, на ступеньках, вновь вопьется в ее тело, пытаясь насытить свой ненасытимыи голод, вновь позабудет и о времени, и о корабле, о жизни, смерти, вечном спасении…
Счастье окрылило его, и Григорий не протиснулся сторожко сквозь потайную дверь, а влетел в нее — и враз в жар и холод его бросило от оглушительного звона!
Что за чертовщина?! Чудилось, какие-то незримые стражи оповестили весь дом о дерзком побеге… но нет, с досадой заметил Григорий, это он всего лишь опрокинул треклятые серебряные кубки, в изобилии поставленные им как попало прямо на полу.
Сейчас раздастся топот, ворвутся в комнату вооруженные люди!
Он потащил Троянду к окну, распахнул тяжелые створки. Золотистое солнце и легкие тени, бегущие по прохладной морской зелени, подсказали, что еще далеко до полудня, корабль их еще ждет. А все одно — медлить не стоит: корабль-то эвон где, а они покуда здесь.
— Спрыгнем, — сказал он, оглядываясь на Троянду. — Не испугаешься? — И был изумлен, увидев сияющие, не замутненные страхом глаза.
— С тобой? — Она шало улыбнулась. — Да с тобой хоть на тот свет!
Уж и забыл Григорий Стрепетов, когда в жизни плакал последний раз — должно, еще мальчишкою, а тут заволокло вдруг глаза, поплыло все кругом. Едва сдержал слезы! Поцеловал свою милушку:
— Прыгнем разом, ты меня за руку держи, не отпускай. В воде я тебя подхвачу, а там лодочка моя ждет. И… поминай как звали!
— Троянда! — воззвал вдруг чей-то исполненный ужаса голос. — Per amor di Dio! Троянда!
Оба содрогнулись, будто огненная плеть огрела их по плечам. Обернулись…
Аретино! Он-то откуда здесь в такую пору? Он же отродясь не поднимался раньше полудня!
И что это за халат на нем: аксамитовый, сплошь серебро да золото? Несмотря на остроту момента, Григорий едва не расхохотался: уж не свой ли халат давал тогда Аретино поносить мнимому Барбаруссе? И не он ли пожаловал нынче ночью Луиджи «халат с барского плеча» за некие особые услуги?
Так и подмывало бросить Аретино пару оскорбительных намеков, но, похоже, право задавать вопросы тот оставил за собой, и слова сыпались, что горох из развязавшегося мешка.
— Троянда? О святая мадонна! Куда ты? Почему с ним? Что он с тобой сделал? Он бил тебя? Я убью этого зверюгу! Прикрой грудь, разве не видишь, что ты полуголая? Он напал на тебя? Porco russo! Будь ты проклят! Оставь ее! Ты хочешь забрать ее у меня? Нет, я дам тебе денег… много денег! Но ее не тронь — это последнее, что у меня осталось!
— Ничего, тебя утешит Джилья! — усмехнулась Троянда, озабоченная, заметил ли Григорий маневры Аретино отсечь их от окна.
— Джилья? — заломил руки Аретино. — Да я из-за нее глаз нынче не сомкнул: ведь еще вчера вечером эта негодница исчезла… исчезла бесследно!
— Ничего, вернется, — отмахнулся Григорий. — Спустит все денежки — и прилетит птичка в свою золотую клетку.
— Деньги? — навострил уши Аретино, и маска убитого горем страдальца свалилась с его лица. — Откуда у нее деньги? Неужто ты и твой брат… — У него горло перехватило от страшной догадки.
— А как же! — хмыкнул Григорий. — Ты же знаешь: она готова всякому угодить за самое скромное вознаграждение. Вот и нам предложила сходную цену — не то что ты, грабитель с большой дороги! Обманщик! Лицедей!
Он так угрожающе надвинулся на Аретино, что тот отпрянул, задел пресловутые бокалы, они снова зазвенели… и испуганный крик Аретино слился с этим звоном:
— Да я бы не взял с тебя ни сольди! — Он выхватил из кармана халата какой-то ключ: — Видишь? Это ключ от твоей камеры. Я раскаялся и в обмане, и в жестокости! Я шел отпереть твои замки, выпустить тебя на волю… А ты, неблагодарный, хочешь лишить меня последнего счастья! — Он патетически простер руки к Троянде, однако Григорий заслонил ее собой.
Рассказывай! — буркнул он. — Люблю твои байки! Этот ключик в том замочище с головкой, ручками и ножками потонет. Врал бы получше! А что до счастья… — Он подхватил Троянду и поставил ее на широкий каменный подоконник; она испуганно пискнула, но Григорий легким прыжком очутился рядом. — А что до счастья, то было оно у тебя — да сплыло. Вот, погляди!
И, увлекая за собой Троянду, он шагнул в зеленую, шумную, влажную бездну.
Троянда не сдержала крика, когда студеные волны расступились под тяжестью ее тела, но тут же ощутила, как руки Григория подхватили ее, потянули вверх. Всхлипнув, она глотнула воздуху, открыла полные слез и воды глаза — и страх прошел, как не был: лицо Григория рядом, его отважные глаза смеются, светлые кудри прилипли ко лбу. Троянда отвела их дрожащими пальцами.
— У тебя глаза зеленые, как у морского царя! А я думала, голубые, — сказала она, зачарованно глядя в эти глаза.
— Это от воды, — пояснил Григорий. — И у тебя зеленые. А знаешь, когда я тебя увидел первый раз, думал, что в мой чан с водой заплыла из моря русалка.
Они засмеялись, поцеловались и не сразу вспомнили, где находятся. Лодка покачивалась рядом, рукой подать. Григорий помог забраться Троянде, потом сам перевалился через борт и сразу схватился за весла.
Троянда смотрела вперед. Очаровательная лазурь Адриатики с розовыми и красными парусами далеких лодок расстилалась впереди, как безбрежное счастье.
Она вздрогнула от щемящего восторга. Все, что осталось позади, вся прежняя жизнь стала легкой ношей. Все пережитое обратилось в дым, и осталось лишь немного пепла — так немного, что он умещается в ладанку, спрятанную на груди у странника. И этого хватит с лихвой, ибо сейчас для нее вся жизнь — в будущем… в этой любви.
Троянда самой себе казалась засыхающим цветком, которого сперва полили ядовитым раствором, а он был так обрадован любой, какой угодно влаге, что и не распознал отравы. Так было с ней, когда она встретила Аретино… И потом цветок ее сердца терпел равнодушно все: гниль, сушь, — но лишь когда отведал настоящей, свежей, чистой воды, осознал, чего был лишен всю жизнь.