Город и город
Шрифт:
— Так-то оно так. Но, понимаете, просто слышишь, кто чем занимается, какие аспиранты что делают. Некоторые — Иоланда, например, — общаются с уль-комскими сотрудниками, но Махалия — никогда. Вы сообщите мне, если выясните что-нибудь об Иоланде? Вы должны её найти. Или даже если у вас просто возникнут предположения о том, где она, дайте, пожалуйста, знать, это ужасно.
— Вы руководитель Иоланды? — спросил я. — О чём её диссертация?
— О! — Он махнул рукой. — «Представление гендера и другого в артефактах эпохи Предтечи». Мне по-прежнему больше нравится термин «пре-Кливаж»,
— Вы сказали, она не умна?
— Такого я не говорил. Ума у неё вполне достаточно. Это прекрасно. Просто она… Таких, как Махалия, не так много в любой аспирантуре.
— Так почему же вы не были её руководителем?
Он уставился на меня так, словно я над ним насмехался.
— Из-за её ахинеи, инспектор, — сказал он наконец.
Он встал и повернулся спиной, вроде бы собираясь пройтись по комнате, но та была слишком мала.
— Да, мы познакомились при сложных обстоятельствах.
Он снова повернулся к нам лицом.
— Старший детектив Дхатт, инспектор Борлу. Знаете, сколько у меня аспирантов? Одна. Потому что никто другой не захотел её взять. Бедняжка. У меня нет офиса в Бол-Йеане. У меня нет должности, и я никогда её не получу. Знаете, каков мой официальный титул в Университете принца Уэльского? Я преподаватель-корреспондент. Не спрашивайте меня, что это значит. Вообще-то могу вам сказать, что это значит, — это значит: «Мы являемся ведущим учреждением в мире по исследованию Уль-Комы, Бещеля и эпохи Предтечи, и нам нужны все имена, которые мы можем получить, и мы даже можем соблазнить некоторых богатых чудаков своей программой с вашим именем, но мы не настолько глупы, чтобы дать вам настоящую работу».
— Это из-за книги?
— Из-за «Между городом и городом». Потому что я был восторженным до одури юнцом с небрежным руководителем и вкусом ко всему таинственному. Не важно, что чуть позже вернёшься и скажешь: «Меа culpa, я напортачил, нет никакого Оркини, мои извинения». Не важно, что восемьдесят пять процентов того исследования до сих пор актуальны и по-прежнему используются. Слышите? Не важно, что ты ещё сделаешь когда бы то ни было. От этого никогда не уйти, как ни старайся.
— Так что когда, — продолжил он, — как это регулярно случается, кто-то приходит ко мне и говорит, что работа, которая всё мне изгадила, настолько велика, что она мечтала бы работать со мной — а это именно то, что сделала Махалия на конференции в Бещеле, где я впервые с ней встретился, — и что это такая пародия, что истина по-прежнему запрещена в обоих городах, и что она на моей стороне… Вы знаете, кстати, что она, впервые сюда приехав, не только привезла в Бещель контрабандный экземпляр «Между…», но и сказала мне, что собирается, боже упаси, поставить его на полку в историческом отделе университетской библиотеки? Чтобы люди там его нашли? Сообщила мне об этом с гордостью. Я велел ей немедленно от него избавиться, иначе напущу на неё полищай. В общем, когда она говорила мне всё это, я, да, впал в раздражение.
— Я очень часто сталкиваюсь с такими людьми на каждой конференции,
— А Иоланда когда-либо говорила о Махалии? Разве не тяжело ей было, что вы испытывали такие чувства к её лучшей подруге…
— Какие такие чувства? Ничего не было, инспектор. Я сказал ей, что не буду её руководителем; она обвинила меня в трусости, капитуляции или ещё в чём-то, не помню; вот и всё. Как я понимаю, несколько лет, с тех пор как начала участвовать в программе, она об Оркини более или менее помалкивала. Я думал, вот и хорошо, она из этого выросла. Больше ничего не было. И я слышал, она была умной.
— У меня сложилось впечатление, что профессор Нэнси была ею немного разочарована.
— Может быть. Я не знаю. Она не стала бы первой, кто разочаровал своими писаниями, но репутация у неё всё ещё имелась.
— Иоланда не интересовалась материалами по Оркини? Она не поэтому занималась именно с вами?
Он вздохнул и снова сел. Его тусклые подъёмы-опускания были невыразительны.
— Не думаю. Я бы не стал её руководителем. И нет, не сразу… но она упомянула об этом недавно. Подняла вопрос о диссенсусах — что могло бы там жить, всё такое. Она знала мои чувства, поэтому пыталась говорить как бы чисто гипотетически. Звучит смешно, но мне, честно говоря, даже в голову не пришло, что это из-за влияния Махалии. Она заговаривала с ней об этом? Вы не знаете?
— Расскажите нам о диссенсусах, — сказал Дхатт. — Вам известно, где они находятся?
Боуден пожал плечами.
— Вы знаете, где расположены некоторые, старший детектив. Многие из них не составляют никакой тайны. Здесь, в нескольких шагах от заднего двора, стоит пустынное здание. Пять или около того метров в центре парка Нуисту? Диесенсусы. На них претендует Уль-Кома, на них же претендует Бещель. Они очень густо заштрихованы или лежат за границами обоих городов, а споры между тем продолжаются. В них просто не так уж много занимательного.
— Я хотел бы получить от вас список.
— Если угодно, но вы получите его быстрее через свой собственный департамент, а мой, вероятно, устарел лет на двадцать. Они всё-таки время от времени обретают принадлежность, а новые появляются. И потом, вы, возможно, слышали о тайных.
— Я хотел бы получить список. Постойте, что значит тайные? Если никто не знает, что они спорные, как они могут существовать?
— Точно. Они тайно оспариваются, старший детектив Дхатт. Сталкиваясь с такой глупостью, надо настроиться на правильное мышление.
— Доктор Боуден… — сказал я. — У вас есть основания думать, что кто-то может иметь что-нибудь против вас?
— С чего бы это? — Он очень резко встревожился. — Что вы слышали?
— Ничего, только… — начал я и остановился. — Есть предположение, что кто-то преследует людей, которые занимались исследованиями Оркини.
Дхатт не попытался меня прервать.
— Возможно, вам следует быть осторожным…
— Что? Я не изучаю Оркини, не занимался этим долгие годы…