Город и столп
Шрифт:
— Бог ты мой, она зашла не в тот бар, я такие вещи за милю чую, — он поднялся на ноги. — Если сюда станут приходить все подряд, мы растеряем нашу репутацию.
Нахмурившись, он направился к стойке. И тут Салливан узнал женщину, а она в тот же миг узнала его.
— Пол! — воскликнула женщина и, взяв со стойки свой стакан, села за их столик.
Кто бы она ни была, Пол был рад встрече. Когда он представил ее Джиму, она одарила того искренней улыбкой, в которой сквозил интерес, а не любопытство, за что Джим был ей благодарен. Она начала говорить, а Джим рассматривал ее лицо. Естественно
— Где она сейчас? — спросил Пол.
— В Нью-Йорке, я думаю.
У Марии были какие-то особенные интонации — изысканные, интимные.
— Как ты думаешь, она выйдет еще раз замуж?
— Вряд ли. Но кто знает. Я видела ее всего неделю назад, она работает в каком-то журнале. У нее теперь глобальная философия — всякая мелочь, вроде брака двух человеческих существ, ее не интересует. Она думает только о массах и о духе истории. В данный момент она страстно ненавидит русских, потому что она за Гитлера. Десять месяцев назад она была сталинисткой. Боюсь, она и думать забыла о личной жизни, она целиком посвятила себя жизни общественной, это ужасно.
Джим слушал ее с интересом. Салливан редко говорил о своем скоротечном браке.
— Бедная Амелия, — сказал наконец Салливан, — жизнь ее не балует. Хоть деньги-то у нее есть?
Мария кивнула.
— Думаю, она неплохо зарабатывает, в том мире ее ценят.
— А ты чем занята?
Она засмеялась
— Как всегда ничем. До осени жила во Франции, потом началась война, и я вернулась в Нью-Йорк. А здесь я на своем месте.
— Верлен тебе пишет?
Мария слегка нахмурилась и принялась что-то чертить на столешнице своими длинными пальцами.
— Насколько я понимаю, он сейчас в армии. Нет, он мне не писал, я его целую вечность не видела.
— Ты по-прежнему занимаешься живописью?
— Нет, — сказала она. — А как тебе Голливуд?
Пол усмехнулся:
— Все шло прекрасно, пока меня не попросили написать что-нибудь. После этого, конечно же, пришлось ретироваться.
Мария засмеялась.
— А ты так и остался донкихотом?
— Боюсь, что да.
Салливану нравилось, когда его считали непрактичным человеком с золотым сердцем.
Они замолчали. Джим с интересом изучал гладкое хорошо ухоженное лицо Марии Верлен, чувствуя, что чем дольше он смотрит на нее, тем прекраснее она становится. Наконец Салливан спросил Марию, что она делает в Новом Орлеане.
— Я здесь проездом, — ответила она.
— Едешь куда-то или просто путешествуешь?
— Просто путешествую. Но вообще-то еду на Юкатан.
— Странное место…
— Есть причина. Прошлой зимой умер мой отец, и оставил мне в наследство плантацию, на которой выращивают что-то, из чего делают веревки. И вот теперь мне предложили продать эту плантацию, и теперь нужно туда ехать.
— Туда уже пришла цивилизация?
— Нет. Но это недалеко от Мериды, а Мерида все-таки настоящий город.
Салливан повернулся к Джиму и увидел, что тот смотрит на Марию Верлен. Он нахмурился, но этого никто не заметил.
— А ты? — спросила его Мария. — Ты тоже здесь проездом?
Салливан пожал плечами.
— Только… непонятно куда. Мы с Джимом просто плывем по течению.
— Понимаю, — сказала она, и впечатление создалось такое, что она действительно понимает. — А почему бы вам не поплыть по течению вместе со мной? Говорят, Мерида — очаровательное место, там всякие исторические развалины, а если достопримечательности вам наскучат, вы всегда можете улететь в Мехико. Правда, поедем со мной, а то я там помру от тоски.
Так было решено, что они поедут вместе.
Когда они вернулись в отель, Джим спросил Салливана о Марии. Тот был необычайно словоохотлив.
— Она была замужем за французом, этаким "джиголо", потом они развелись, у нее было много романов, обычно с художниками, но все они были обречены с самого начала. Она, конечно же, настоящая Изольда, к тому же ее тянет к трудным мужчинам, в особенности к гомосексуалистам. Да и они находят ее привлекательной. Разве нет? Я вот нахожу. Несколько лет назад я даже переспал с ней пару раз.
«Неужели?» — подумал Джим.
— Да, она, кажется, очень мила, — осторожно сказал он.
— Она тебе понравится, вот увидишь, — сказал Салливан, и они отправились спать.
Салливан был чрезвычайно доволен собой. Он поставил под угрозу свои отношения с Джимом, он намеренно свел Джима с единственной женщиной, которая могла бы пробудить в нем желание. Теперь вероятность того, что он потеряет Джима, многократно возрастала, и одна эта мысль давала ему глубокое и горькое наслаждение. Его ждет страдание, он узнает настоящую боль. С бесконечным тщанием и терпением приступил он к уничтожению собственного счастья.
Глава 6
«Юкатан — это равнина, поросшая низкорослыми джунглями и сизалем. Столица штата, Мерида, расположена недалеко от Мексиканского залива, плантации сизаля со всех сторон окружают город, а с самолета путешественники видят белые пирамиды Чичен-Ицы и Уксмаль — древних городов индейцев майя» — на этом сведения в путеводителе исчерпывались.
По пути из аэропорта в расположенный в центре города отель водитель такси обратил внимание на собор — церковь в стиле барокко с растрескавшимися оштукатуренными стенами. Собор выходил на огромную площадь с тенистыми деревьями. Здесь на каменных скамьях сидели местные жители — невысокие, с коричневой кожей, лицами больше напоминавшие индейцев, чем испанцев. По площади носилась орава оборванных мальчишек — предлагали почистить обувь или играли в карты.
Отель, некогда бывший частным домом, представлял собой большое квадратное здание розового цвета, внутри которого стоял затхлый терпкий запах, как в старом ящике из-под сигар. На входе их приветствовал высокий бандит с пышными усами. Это был управляющий, знакомый отца Марии Верлен. Он встретил их по-королевски и провел в их подготовленные комнаты. Джим и Салливан поселились в трехкомнатном номере, отделанном под дешевый французский бордель, с люстрой матового стекла, кафельными полами и двумя огромными кроватями под москитными сетками.