Город каменных демонов

Ерпылев Андрей Юрьевич

— Чертов старикан!.. — недовольно пробормотал секретарь, отстав на несколько шагов. — Столетие перевалил, а стоит, как скала… Не хуже своих истуканов.

— Ты даже не подозреваешь, Отто, — ухмыльнулся его товарищ, склоняясь к самому уху, — насколько точно выразился! Девица, болтают, в восторге не только от денежек старого каменотеса…

— Да ну!

— Точно-точно, — подтвердил третий секретарь, присоединяясь к приятелям. — Фрау Геринг, наша экономка, сообщила мне по секрету…

Все трое тесно сблизили головы и зашушукались совсем неразборчиво.

— Все это преотлично, — протянул Отто Лемке, скребя в рыжем

затылке. — Хозяину остается лишь позавидовать, если то, что ты, Ганс, нам тут порассказал, правда, хотя бы на четверть… Только как быть с теми пятьюдесятью марками на брата, что посулил нам герцогский управляющий в качестве аванса?..

— «Как-как», — передразнил товарища белобрысый Аксель Розенберг. — Позабыть про них — вот и все. Неужто ты не знаешь старого Виллендорфа? Уж если он сказал «нет», то слово его покрепче того самого!..

Трое бездельников довольно заржали.

— Я не помешаю вам, господа?.. — робко прозвучал сзади голос с мягким австрийским акцентом.

— Это что еще такое? — спросил Ганс, презрительно измеряя взглядом щуплого чернявого юношу, комкающего в руках шляпу. — Кто сюда пустил эту деревенщину? Эй, как тебя зовут, венская отрыжка?!

— Адольфом, господин… — поклонился паренек. — Только позвольте вам заметить, что я не из Вены, а из Линца…

— Один хрен! — расхохотался Аксель. — Что Вена, что Линц, что Прага — везде живут недоделанные оззи. [14] «Каспата»… — передразнил он выговор Адольфа. [15] — Научился бы сначала хоть говорить по-человечески…

14

Презрительное название австрийцев в Германии до 1945 года. Происходит от самоназвания Австрии «Osterreich» — «Восточная Империя». Впоследствии это прозвище закрепилось за жителями социалистической Восточной Германии — ГДР.

15

Австрийский диалект немецкого языка сильно отличается от «хохдойча», принятого в Германии.

— Стоп! — хлопнул себя по лбу Отто и принялся лихорадочно листать выхваченный из жилетного кармана блокнот. — Так вам было назначено на двенадцать, молодой человек?

— Совершенно верно… Вот, у меня тут так и записано: «Двенадцать ноль-ноль».

— Пойдемте! — схватил его за рукав секретарь и потащил в галерею. — Только будьте почтительны, сударь, мастер чрезвычайно вспыльчив и в гневе несдержан не только на слова… — потер он ушибленное третьего дня фон виллендорфовским костылем плечо. — Если бы вы только знали, чего мне стоило уговорить его выкроить для вас пару минут!..

— Я буду благодарен вам, сударь, — потупив глаза, пробормотал молодой австриец, суетливо извлекая из кармана заранее припасенную монету в пять марок. — По мере моих скромных сил…

— Чересчур уж скромны ваши силы… — золотой волшебным образом исчез, будто его и не было. — Но Бог с вами… Кстати! Не вздумайте упоминать при хозяине о Господе или божиться! Он убежденный атеист!

— Я буду внимателен…

Завидев парочку, фон Виллендорф царственным жестом руки отпустил молодую женщину, с которой только что щебетал, и собрал в приветливую улыбку морщины

на лице.

— Вы все-таки пришли, мой юный друг? — ласково приветствовал он зардевшегося, словно девушка, австрийца. — Признаться, я думал, что столь долгое ожидание охладит ваш пыл…

— Я всю жизнь мечтал о таком учителе, герр Виллендорф…

— Фон Виллендорф!.. — прошипел сзади Отто, пихая юношу в бок.

— Ну почему же, — благодушно улыбнулся старик. — Я две трети своей жизни прожил просто Виллендорфом, поэтому не вижу в своей фамилии ничего зазорного и без дворянской приставки… Оставьте нас, Отто!

Секретарь безмолвно повиновался, и скульптор продолжал:

— Я внимательно посмотрел ваши рисунки, молодой человек, и должен признать, что в вас есть искра…

Адольф просиял, но фон Виллендорф тут же охладил его пыл:

— Но я не могу принять вас в качестве ученика. Я очень сожалею, поверьте мне.

— Почему? — подался вперед молодой австриец, от волнения говоря еще более неразборчиво, чем обычно. — Я готов заплатить вам, маэстро! У меня есть деньги! Вот! — Он бестолково совал скомканные купюры в безжизненные бледные ладони, усыпанные старческими пигментными пятнами. — Я заработаю еще!

— Поверьте мне, — повторил старик, глядя в лицо пылкого юноши бесцветными глазами мудрой ящерицы, прячущимися в нависших морщинистых веках. — Дело тут совсем не в деньгах… Я сам плачу своим ученикам, если вижу, что из них что-нибудь получится. Хотя угадываю далеко не так часто, как хотелось бы…

Он оборвал свою речь на полуслове и замер, повесив голову на грудь. Казалось, что он заснул. Но через минуту дребезжащий голос зазвучал снова:

— Без малого восемьдесят лет назад, но почти день в день, один мудрый человек сказал мне, что я опередил свое время, и оказался прав. Сегодня я тоже хочу сказать вам, молодой человек, что вы торопите свое время. Оно наступит, и вы поймете, что ни рисование, ни архитектура, к которой вы имеете слабость, не ваша стезя. Так не тратьте же время на пустые занятия — займитесь собой. Учитесь говорить, привлекать к себе людей, вести их туда, куда будет нужно… Вам нужно. А рисовать можно и на досуге… Ступайте.

Ошеломленный и убитый этими словами молодой человек, низко опустив голову, поплелся к выходу, но его догнал окрик:

— Постойте!.. Я совсем потерял память. Тот мудрый человек, граф фон Бернсбах, кроме совета дал мне тогда банковский билет в двести талеров… Как я хотел бы сейчас иметь его у себя, чтобы оправить в золото и повесить на стену как самую дорогую картину… Но молодость, молодость… Я потратил эти деньги, и они не принесли мне счастья… Возьмите.

Юноша принял из рук старика голубоватую хрустящую бумажку — банковский чек — и, не веря собственным глазам, прочел сумму: «Одна тысяча пятьсот марок».

— За что мне это? Я не возьму!

— Берите! Это для того, чтобы вы не поминали меня черным словом, когда придет время. Кстати! Я запамятовал ваше имя. Как вас зовут?

— Адольф. Адольф Шикльгрубер…

4

Краснобалтск, Калининградская область, 200… год.

Залитый утренним солнцем город ничем не напоминал вчерашний кирпичный кулак, стискивающий слабо трепыхающуюся жертву. Обычный европейский городок, в меру приветливый, в меру чопорный.