Город каменных демонов
Шрифт:
— И главное, вот какое дело, — продолжил он, затянувшись ароматным дымком. — Днем это был город как город: жители, купцы, городовые… Даже градоначальник был свой. Все честь честью. Но вот ночью…
— А в какой губернии это было? — снова не утерпел юный казак.
— Молчи ты, растрафа! — отвесил звонкий подзатыльник непоседе Саблин. — Не будешь слушать — в караул у меня пойдешь без всякой очереди! Давай, Петрович, продолжай, не томи…
— А Бог его знает, в какой губернии, — продолжил урядник. — Может, даже и не в губернии, а, скажем, за границей.
— А что ночью? — на этот раз не выдержал урядник Зыков, которому уже никаким подзатыльником рот не заткнешь, — сам кого хочешь свернет в бараний рог.
— В том-то и дело. Ночью все там нечистью оборачивались. Купцы — упырями, горожане — домовыми, лешими да бесами всякими… А самым главным у них был градоначальник. Он вообще каким-то чудовищем становился. Зубищи — во! — отмерял пальцами добрый вершок урядник. — Когти — во! А глаза…
— Так не было же у него глаз, — тонко улыбнулся вольноопределяющийся Сивцов, приданный команде Груднева в качестве телефониста, но волей обстоятельств оставшийся без работы.
Молодой, интеллигентного вида человек, казавшийся голубем, случайно залетевшим в стаю галок, сидел несколько поодаль от костра и кутался в шинель, спасаясь от ночной сырости. У него были слабые легкие, что он удачно скрыл на комиссии. Телефонист пытался читать при свете яркой луны какую-то книжку.
— Как не было? — опешил Седых.
— Да ведь он все время повторял: «Поднимите мне веки!»
— Ну, это… — смешался казак, несколько робевший перед ученым парнем, невесть как затесавшимся в отчаянную казачью ватагу, как ни крути, ученьем не слишком обремененную. — Может…
— Смотрите! — отчаянно завопил Васютка, указывая дрожащим пальцем через костер, куда-то за спины сидевших и вверх.
Казаки тут же похватали оружие и принялись озираться, а глядя на переполох, завозились и у остальных костров. Но ничего не происходило, и все, переругиваясь и позвякивая металлом, принялись рассаживаться на нагретые места.
— Чего тебе там приблазнилось? — напустился на оробевшего парня Саблин. — Вон сколько людей переполошил, орясина!
— Да он голову наклонил и нахмурился… — слабо оправдывался казак.
— Кто нахмурился?
— Памятник… Слова Васютки были встречены дружным хохотом.
— Ну ты учудил! — вытирая слезы, обильно выступившие на глазах от смеха, заявил Зыков. — Памятник у него наклонился. Ты ж, паря, спишь на ходу! Иди прикорни лучше.
— Пусть лучше топает Гайдукова сменить, — кипел Саблин, в суматохе уронивший в костер только что любовно свернутую «козью ножку». — Чтобы дурь всякая в башку не лезла.
— Ничего удивительного, — вступился за опростоволосившегося казачка вольноопределяющийся Сивцов. — В отсветах костра почудится и не такое. Опять же, столько времени в седле, усталость…
— Правду гуторит человек, — заступились за товарища казаки. — Самому, небось, в его годы, да по первому делу, не
Алексей распахнул глаза и, лежа в темноте, попытался понять, был ли донесшийся с улицы винтовочный выстрел порождением сна или реальностью. Усиливающийся под окном шум доказывал второе, но больше никто не стрелял.
«Что там случилось? — сел на диване подъесаул, торопливо застегивая воротник и хватая со стула портупею. — Случайно кто-то нажал на курок или что-нибудь серьезное…»
На площади никто не спал. И, судя по тому, что многие были без шинелей, их тоже разбудил выстрел.
— Что произошло?
Вахмистр Саблин и урядник Зыков держали за плечи трясущегося молодого казака, а вольноопределяющийся Сивцов сжимал в руках карабин, видимо, у того отобранный.
«Василий Кропотов, предвоенный призыв…» — автоматически отметил Груднев.
— Да вот, вашбродь, почудилось парнишке спросонья невесть что… Взял да пальнул в болвана этого каменного. Хорошо хоть, самого рикошетом не зашибло…
— Отпустите его, — распорядился офицер. — Что тебе привиделось, Кропотов?
— Памятник… ожил… — едва смог выдавить казачок.
— Не слушайте вы его — городит невесть что! — снова встрял Саблин, боясь, кабы командир не посчитал чокнутым его подопечного, земляка к тому же. — Спросонья почудилось…
Офицер поднял глаза на статую, освещенную ярко пылающим костром, и без труда разглядел пулевую выбоину на каменной скуле.
— Метко стреляешь, — похвалил он Кропотова. — Молодец. Едва не в глаз угодил супостату.
Окружающие казаки, поняв, что грозы не будет, ответили дружным смехом.
— А он вообще молодцом, — расцвел Саблин. — Дельный казак будет!
— Не сомневаюсь, — серьезно кивнул командир.
— А кому это памятник, вашбродь? — спросил кто-то из толпы. — Робята бают, вроде кайзер ихний?
— Нет, — покачал головой Алексей. — Это канцлер Отто Бисмарк, объединитель Германской Империи…
— Значит, один хрен…
Выспаться подъесаулу все равно не удалось.
На рассвете на взмыленном коне прискакал казак с приказом срочно покинуть город, так как в его сторону выдвигается немецкая пехотная дивизия из 17-го корпуса генерала Франсуа.
Сотня Груднева приказ выполнила, взорвав напоследок станционную водокачку, чтобы вражеские паровозы нельзя было заправлять водой, и запалив полупустой железнодорожный пакгауз.
Уходили с тяжелым сердцем, поскольку на поверке не досчитались одного из казаков — того самого юного Василия Кропотова, учинившего ночью переполох. По словам товарищей, он под утро отошел куда-то, вроде как по малой нужде, а потом в суматохе сборов его не хватились. Поиски в близлежащих дворах ничего не дали — парнишка словно растворился в воздухе, а на серьезное прочесывание паутины узких извилистых улочек не было времени. Скрепя сердце Алексей повел сотню прочь.